221 слово не бейте грешного, просто так в душу запало
Он забирает Куросаки Ичиго как трофей. Победитель ведь должен иметь какой-то приз помимо оваций и всеобщего признания? Он надеется, что мальчик будет дарить ему взгляды, полные презрения и ненависти; он одевает его в белое и обвешивает цепями из серебра и камня секки. Ослепительно-невинный пойдёт ядовитому гневу. — Старик, тебе не идут такие усы... Ты так и будешь с ними ходить? — голос у него хриплый, слабый. Яхве оборачивается, готовый увидеть сколь угодно черни в его взгляде. Только смотрит его прекрасный трофей нежно, совсем беззлобно. — Ты бредишь, дитя, — лицо Бога исказилось в оскале. Ни отчаянья, ни боли во взгляде побеждённого он не видит. Мальчик смотрит на него слипающимися от истощения глазами так, будто всё ещё может узнать кого-то другого. Яхве гладит его по щеке. Он бледен и холоден, будто из мрамора выточенная скульптура, которой зачем-то выкрасили глаза и волосы в рыжий. — Такое выражение лица не идёт тебе… — дыхание у него ещё горячее. Бог улыбается своим мыслям, хватает Ичиго за горло той же рукой, что мгновением ранее дарила ласку. — Тебе тоже, мальчик. Дыхание Яхве забирает себе, запирает за семью печатями, а потом приказывает рассыпаться одной из реальностей.
Куросаки Ичиго всё ещё одет в белое, на теле блестят невинно-ослепительным цепи, горячее дыхание судорожно вырывается паром изо рта. Он поднимает голову, смотрит в глаза. — Старик, тебе не идут такие усы... Ты так и будешь с ними ходить?..
Он забирает Куросаки Ичиго как трофей. Победитель ведь должен иметь какой-то приз помимо оваций и всеобщего признания?
Он надеется, что мальчик будет дарить ему взгляды, полные презрения и ненависти; он одевает его в белое и обвешивает цепями из серебра и камня секки. Ослепительно-невинный пойдёт ядовитому гневу.
— Старик, тебе не идут такие усы... Ты так и будешь с ними ходить? — голос у него хриплый, слабый.
Яхве оборачивается, готовый увидеть сколь угодно черни в его взгляде. Только смотрит его прекрасный трофей нежно, совсем беззлобно.
— Ты бредишь, дитя, — лицо Бога исказилось в оскале.
Ни отчаянья, ни боли во взгляде побеждённого он не видит. Мальчик смотрит на него слипающимися от истощения глазами так, будто всё ещё может узнать кого-то другого.
Яхве гладит его по щеке. Он бледен и холоден, будто из мрамора выточенная скульптура, которой зачем-то выкрасили глаза и волосы в рыжий.
— Такое выражение лица не идёт тебе… — дыхание у него ещё горячее.
Бог улыбается своим мыслям, хватает Ичиго за горло той же рукой, что мгновением ранее дарила ласку.
— Тебе тоже, мальчик.
Дыхание Яхве забирает себе, запирает за семью печатями, а потом приказывает рассыпаться одной из реальностей.
Куросаки Ичиго всё ещё одет в белое, на теле блестят невинно-ослепительным цепи, горячее дыхание судорожно вырывается паром изо рта. Он поднимает голову, смотрит в глаза.
— Старик, тебе не идут такие усы... Ты так и будешь с ними ходить?..
автор
но хочется больше, проды бы