Исполнения, превышающие лимит/Исполнения, где частично изменена заявка.

[Bleach-one-string-fest]

Для исполнений заявок, превышающих лимит в 500 слов. Иногда хочется поделиться с заказчиком написанным же.
Тем не менее, палку не перегибаем. Все же, 1200 и более - это уже формат нон-кинка.
И пожалуйста, не стремитесь написать много. Эта мера крайняя и вынужденная, и очень не хочется, что бы таких исполнений было много. Однстрочники же)
Текст выкладывается анонимно. В посте с оригинальной заявкой дается ссылка на комментарий в этом посте. Комментарии к текстам - там же.
Увидим флуд здесь - покараем.

Оформление:

Тх-ххх

количестов слов
текст под тегом more

где х - номера тура и заявки соответственно. Так же указать формулировку заявки.

UPD Так как прецедент имел место быть.
Если идет выполнение заявки, но изменен пейринг - так же складируем сюда. Не злоупотребляем, опять же.

запись создана: 11.01.2010 в 19:38

@темы: Организационное, Тур: 1, Тур: 4, Тур: 5, Тур: 3, Тур: 2, Заявки: выполнено

Comments

[Гость]

PS-22 Бьякуя|Ичиго. Не дать совершить самоубийство и холодно успокаивать. "Что ты знаешь об истинном равнодушии к жизни?"

992 слова

Кончики пальцев леденеют, бледнея, и засохшая темно-бурая, почти черная кровь под выбеленными ногтями расцветает неожиданно ярко. Как колкие, болезненные воспоминания, которые не стереть, от которых не закрыться слабыми и бледными обескровленными руками.
Только вперед, не останавливаться.
Ичиго трясет, и бамбуковый кусунгобу, проверяемый на остроту, в руке ходит ходуном и с неприятным, скребущим звуком ложится на подстеленную на полу полоску белого шелка.
Нужно продемонстрировать выдержку. Хотя бы самому себе.
Крестообразный разрез.
Протест.
И одновременно — признание своей вины.
Первый порез, ровный и четкий, глубокий, пойдет от левого подреберья направо-вниз, пока Ичиго будет еще в сознании, пока будут силы унять дрожь и отнестись к ритуалу со всеми вниманием. Второй пойдет с нижней левой части живота вверх-направо, что было легче для правой руки, когда разум — остатки — помутится от потери крови и перед глазами все будет плыть.
Единственная возможность, достойный выход.
Он готовится старательно, выдирая из себя воспоминания и о мельчайших деталях.
Руки дрожат, распахивая белое косоде, и пальцы скоблят по коже ледяной наждачкой.
Отрубать голову некому, и Ичиго готовится к медленной, мучительной смерти.
Воздаяние.
Он уже умирал — кровь захлестывала горло, поднимаясь горячей соленой волной, застилала глаза и жирными масляными кляксами проступала сквозь одежду. Она стучала в висках, затихая мучительно медленно, и уходила в землю, напитывая ее и забирая с собой жизнь.
Ичиго умирал столько раз, сколько никто не жил за все сотни тысяч лет цикла Великого Перерождения.
Это не больно — не сама смерть.
Это не страшно — не ее приход.
Достаточно лишь решиться. Взять себя в руки. Отбросить страх. Отбросить желание убежать. Очистить сознание и устремиться к единственно-важной и достойной цели. К последней цели.
Единственный выход.
Комната пуста, седзи во двор раздвинуты.
Ичиго расправляет полы распахнутого косоде и берет в руку кусунгобу.
Лицом на север.
Ни одной лишней мысли. Ни одной мысли вообще.
Ветер слабый, едва заставляющий заколыхаться высокую траву в саду, проходит по нежной и чувствительной коже живота прохладной волной вместе с пробным, проводимым Ичиго на воздухе движением ритуального кинжала.
Ни традиционных флагов с изречениями из священных книг, ни свечей. Ни задрапированных стен, ни циновок.
Ни кайсяку, который смог бы проследить за правильностью проводимой церемонии и вовремя избавить от мучений.
Ичиго так решил сам.
По выложенным камнем тропинкам в саду в утреннем холоде лениво ползут золотистые лучи рассветного солнца. Тени удлиняются, высветляются в темно-серый из иссиня-черного.
Ичиго дышит глубоко и ровно.
Перед глазами не мелькает ни единого воспоминания — только капли росы, блестящие на солнце и сползающие к самым кончикам зеленых стебельков.
Ему никогда не удавалось на пороге смерти окинуть взглядом все результаты своего существования, оценить их, взвесить и рассмотреть со всех сторон. Решить для себя, был ли он неправ. Всегда мешали жажда жизни и желание защитить — кто если не он? Не давали уйти, закрыться, оставить все. Были долг, обязанность и желание. Три столпа, ведущие его вперед, поднимающие из песков и пыли, с отстраненных камней и влажной манящей покоем земли, выдирающие с того света и вцепляющиеся острыми, дерущими кожу и плоть когтями.
Было для чего жить.
Воспоминания не приходят даже сейчас — прожитое отслаивается высохшими пластами, опадающими осенними листьям, теряющими в падении цвет и сгорающими в серо-черный воздушный и легкий пепел.
На это раз ничего не исправить.
Ни сожалений. Ни сомнений.
Ичиго сглатывает, сгоняя вниз по горлу несуществующий и отсутствующий ком, и прикрывает глаза, занося кусунгобу.
И даже не вздрагивает, погруженный в себя, в действо, в свершаемый ритуал, когда за спиной с треском, ломающим дерево и рвущим бумагу, распахиваются седзи.
Ритуальный клинок молниеносным движением выбивает из рук, и Ичиго по инерции проводит зажатой в ладонях пустотой по животу — правильно, ровно, слитным единым движением, от левого подреберья направо-вниз.
И тогда его самого отшвыривает к дальней стене, в другую сторону от переломившегося посередине бамбукового кусунгобу, уславшего пол множеством мелких щепок.
Ичиго непонимающе проводит ледяными — мышцы пресса невольно поджимаются — пальцами по животу и подносит их к лицу.
Крови нет.
Кучики Бьякуя вздергивает его, вялую и расслабленную куклу, с пола, крепко ухватив за ворот косоде.
— Что ты творишь, мальчишка?
Его ярость холоднее и равнодушнее занимающегося утра.
Ичиго слабо дергается, все еще отрешенный от происходящего, решившийся на смерть и отпустивший все связывающие с жизнью нити.
— Безмерная наглость лишила тебя остатков ума?
Бьякуя встряхивает его и отвешивает звонкую оплеуху, выводя из полутрансового состояния.
Ичиго смотрит на него снизу-вверх, машинально хватаясь рукой за вспыхнувшую болью щеку.
— Боишься взять на себя ответственность за оставшихся? — Бьякуя, сузив глаза и, перехватив тонкими и сильными пальцами Ичиго за шею, приблизил его лицо к своему.
— А кого — оставшихся? — хрипит в ответ тот, вырываясь из захвата и отходя на несколько шагов назад. — У меня никого не осталось. Никого! Какая теперь разница…
— Подумай как следует, если ты все еще способен на это, Куросаки Ичиго, так ли это, — Кучики Бьякуя отпускает его, выдохшегося и опустошенного, после короткой вспышки злости, настлавшейся на полную готовность к окончательной и бесповоротной смерти.
— Какая разница… — повторяет Ичиго, как заведенный, сползая на пол. — Какая, к черту разница, если никого не осталось. Это бессмысленно.
— И тебя не волнует, что станет с другими? — Кучики отходит к сломанному кусунгобу и, скривив губы, отпинывает обломки в сад, в траву.
— Мне все равно. И что теперь со мной будет — тоже. Больше ничего не осталось, — Ичиго безразлично пожимает плечами, откидываясь спиной на обломок покосившихся седзи. — Вообще ничего. И я никак не могу это изменить. Так какая тогда разница, что будет дальше? Неужели не понимаешь, Бьякуя?
— Что ты можешь знать об истинном равнодушии к жизни? — не оборачиваясь, спрашивает тот.
Ичиго, уже раскрывший рот для резкого и грубого ответа, со стуком его захлопывает.
— Что ты можешь знать об усталости? О вечном, неизменном чувстве вины и раскаянии, которые не покидают ни на секунду? Что ты можешь знать о непримиримости потери?
— Я знаю, — тихо отвечает Ичиго, поднимая на него глаза.
— Тогда имей мужество нести их на протяжении всей своей жизни. И не обрывай ее только потому, что ноша стала слишком тяжелой, — Бьякуя разворачивается, всколыхнув полами капитанского хаори, и, неслышно ступая по обломкам развороченных седзи, уходит.
Снова оставшийся в одиночестве Ичиго поджимает колени к подбородку и бессильно роняет голову на скрещенные руки.

[Гость]

PS-17 Гриммджо/Рукия. Взгляды, пронзающие друг друга, кровь на полу. Рисовать узоры на коже.

553 слова.

Он смотрит на неё, не таясь, и Рукия чувствует холодок, змейкой пробегающий по позвоночнику. Это взгляд хищника на добычу, это клеймо, которое она почти осязает на своей коже.
С тех пор, как Гриммджо объявился у Урахары, она не может чувствовать себя в безопасности.
Непонятно, что ему нужно, почему Киске принял его, а не проткнул занпакто. Торговец хитрит, улыбается и туманно вещает о выгодных сделках.
По сути, Рукии плевать, всё, что её волнует, это ярко-синие глаза, пылающие холодным огнём, и их взор словно превращает её в бабочку, наколотую на булавку.

Канцелярский нож в её руке, дрогнув, скользит мимо карандаша, и глубокий порез тут же наполняется кровью.
- Привет, - хрипло смеётся Гриммджо, а Рукия думает о том, что Ичиго опять не закрыл окно. Арранкар спрыгивает с подоконника, и вот он уже рядом, смотрит на неё, как на кусок сырого мяса, жадно и собственнически.
Рукия подносит руку ко рту и припадает к ранке губами, чтобы остановить кровь.
- Неловкая Рукия-чан, - свистящий шёпот посылает дрожь по её телу, и в голове начинают быть молоты, когда Гриммджо вырывает её руку и шершавым языком скользит по царапине.
Она каменеет, не в силах отстраниться, а он усмехается, отпускает её...
Тишина оглушает, и в этой тишине слышно, как тёмно-красная капелька, прокатившись по запястью, падает на пол.
- Боишься, - констатирует он, втягивает носом воздух. - Я чувствую твой страх.
Рукия смотрит на него так, будто желает одним этим взглядом прожечь насквозь, обратить в пепел, но на дне её глаз и правда таится страх.
Гриммджо нарочито медленно поднимает руку, касается её щеки.
- Ты мне не доверяешь, - продолжает он, издавая короткий смешок. - Тот шинигами, Урахара, тоже мне не доверяет. Он думает, что использует меня! - арранкар хохочет, и Рукия отшатывается от него, но деваться некуда, позади стена, и ей не хочется чувствовать её под своими лопатками, не хочется оказаться зажатой между нею и Джаггерджаком.
- На самом деле, - доверительно сообщает Гриммджо, и его глаза темнеют, утягивают её, как две воронки, - это я использую всех вас. Чтобы поквитаться.

Его губы солоноватые на вкус. Он хватает её за плечи, продолжая поцелуй, на который Рукия всё равно не отвечает.
- Он поплатится, - как в лихорадке, бормочет Гриммджо. Он порывист, но не груб, агрессивен, но не жесток. - За всё.
Рукии страшно, и странно, и жарко в его руках. Он всё-таки толкает её лицом к стене, ладони - по бёдрам и выше, под платье, лихорадочно и жадно. Гриммджо скользит по её телу, оставляя следы на её коже, невидимые узоры, которые она будет чувствовать всегда. Он дышит ей в шею, кусает, оставляя следы, но гораздо отчётливее и острее, чем зубы, Рукия ощущает его взгляд.
В синих глазах пополам тоски и безумия, и ей не нужно смотреть, чтобы знать это.

Он отпускает её внезапно. Рукия поворачивается, смотрит, как Гриммджо сжимает и разжимает кулаки.
- Ненавижу, - бормочет он. - Ненавижу.
Ей не хочется знать, кого и за что. Толком не понимая, зачем она это делает, девушка гладит его по щеке - той, на которой остаток маски. Края царапают кончики пальцев, но она не обращает внимания.
Их глаза встречаются, и Гриммджо первым отводит взгляд.
Он уходит так же, как и появился, - через окно. Рукия медленно опускается на пол, прислонившись спиной к кровати, и сжимается в комок, пытаясь унять дрожь.
Если бы её спросили, почему она плачет, она бы сказала "от облегчения".

[Гость]

Т27-22 Гин/Кира Подсудимый и адвокат, AU (тонкий намек - самый очевидный путь не обязательно самый интересный)

808 слов

Кира Изуру устроился с чашкой кофе за столиком небольшого кафе, расположенного вдали от центральных улиц. Он сидел на воздухе, иногда щурясь на майское солнце, и мысленно вернулся к недавним событиям. Процесс разбирательства между несколькими компаниями, осложненный финансовыми махинациями, завершился несколько дней назад. Дело он выиграл, сняв со своего подзащитного все обвинения, но даже сейчас глубоко внутри сомневался в том, так ли безвинен был его клиент. Кира резко выдохнул – глупости, конечно. Наверное, все дело было в личности самого обвиняемого. Встретившись впервые с Ичимару Гином в дорогом ресторане, он сразу же почувствовал себя неуютно – казалось, о нем знают все. А уж когда тот заявил, что одной из причин, по которой он бы хотел видеть Киру своим адвокатом является то, что он тоже имеет японские корни… Кира неприязненно осведомился, не изучали ли его биографию, на что Ичимару Гин согласно кивнул головой. «Я должен знать, кому доверяю себя. Вы так не считаете, Кира-сан?» - обратился он к нему на японский манер. Кира счел такой довод разумным. Но вот взявшееся неизвестно откуда внезапное желание защитить этого человека не поддавалось никаким доводам. Он и сам не мог толком объяснить, что с ним творилось, но успокоился, как только дал свое согласие на ведение этого дела. Изуру ни разу не пожалел о своем решении, даже в тот день… вернее, особенно в тот день…

Знакомый голос, внезапно раздавшийся рядом не дал возможности погрузиться в воспоминания:
- Вы позволите? - Кира отвлекся от своих мыслей и, подняв голову, увидел бывшего подзащитного. Ичимару, не дожидаясь ответа, придвинул стул и уселся напротив:
- Неожиданная встреча, не правда ли?
- Пожалуй. Не думал, что вы предпочитаете подобные места, - Кира прямо посмотрел на Гина, тонко улыбнувшись. - По правде сказать, не ожидал, что вы вообще до сих пор в городе.
- Меня оправдали, - иронично напомнил Ичимару и, помолчав, тихо добавил, - но судя по вашим словам, вы считаете меня виновным. И если так, то мне непонятны причины, заставившие вас так рьяно бороться за мое оправдание... Вы ничего не хотите мне рассказать, Кира-сан?
- О чем вы? - Изуру немного настороженно взглянул на собеседника. - Я просто выполнял свою работу, вот и все. И ни в коем случае не считаю вас виновным. Я хотел сказать, что…
- Послушайте, Кира-сан, - перебил Ичимару, резко наклонившись вперед и оказавшись - благодаря маленькому столику - слишком близко к Изуру. Глаза его сузились. - Я ведь знаю, что вы взялись за это дело не ради денег или карьеры. У вас есть своя причина на это, и мне очень нужно узнать ее... какой бы странной она ни была.
Кира не отводил взгляд, пристально смотря на Ичимару. Может быть, стоило сказать о своих странных предчувствиях и снах, но разве он понял бы его? Разве ему можно довериться? Что-то подсказывало, что да. Кира же цеплялся за доводы холодного рассудка:
- Причина? Я уже назвал ее — я должен был защищать вас, - Изуру положил на стол деньги и легко поднялся. - Прошу прощения, но мне нужно идти. Всего хорошего.
Ичимару смотрел в след своему бывшему лейтенанту. «Похоже, что и сотня жизней не изменит твоего упрямства, Изуру»


Спустя несколько недель, Кира Изуру сидел в своем офисе, не в силах сосредоточиться на работе. Он все не мог найти себе места и непонятная тоска не отпускала его. Из головы не шло воспоминание о том дне.

…Кира встретился с Ичимару у него дома, мельком подумав о том, что получить подписку о невыезде оказалось неожиданно легко. Сначала разбирали бумаги, касающиеся дела: у Киры было немало вопросов, и хозяин квартиры с видимым удовольствием помогал ему. С делами было покончено довольно быстро, и разговор сам собой перешел на общие темы. Мгновенное взаимопонимание удивило Киру, так легко ему еще не было ни с кем. Они говорили, не замечая времени и когда густые сумерки опустились на город, Изуру с внезапным сожалением подумал об уходе. Из дальнейшего в его памяти остались только эпизоды. Как он замер возле входной двери. Как бросило его в жар от близости и откровенного взгляда Ичимару, стоявшего вплотную к нему. Как вполголоса произнесли его имя, так сладко звучавшее в тишине… Как он нервно дернул ручку двери, стараясь не смотреть на Гина. Тот протянул руку, за спиной Киры раздался щелчок и он бросился на улицу. А затем сидел в машине, дрожа от стыда и желания, не в состоянии взяться за руль. При следующей встрече Кира попросил Ичимару называть его только по фамилии. Гин согласился, без улыбки посмотрев на Изуру. Дальше осталась только работа…

Он просидел в каком-то равнодушном оцепенении чуть ли не весь день. И уже собирался уходить, когда секретарь принес ему конверт без обратного адреса, но с пометкой «срочно». Присев на край стола, Кира нетерпеливо открыл его. В нем была лишь открытка с изображением небольшого, но известного города. На обороте адрес и несколько слов: «Я начинаю здесь бизнес и мне нужен толковый адвокат». Изуру скользил взглядом по бесчисленным этажам небоскребов, повторяя про себя название города и думал о том, что всегда мечтал жить у моря.

[Гость]

Т27-09 Пре-канон, война шинигами и квинси. Гекатомба.

1101 слово.

Серое небо над головой. Золото листвы деревьев, что опадает и ложится ковром на землю. Холод осени, что с легкостью пробирается через тонкое белое одеяние. Темноволосая девушка, что сидит у корней большого дерева, греет дыханьем свои озябшие руки. Рядом с ней стоит юноша в такой же одежде, что и у нее, а чуть поодаль плачет другая девушка: ей на вид меньше пятнадцати, почти ребенок.
- Сабуро, - устало обращается темноволосая девушка к юноше. И кивает в сторону плачущей девочки. – Кто она?
…Они знакомы от силы пару дней. Они не доверяют друг другу. Они каждый раз ждут предательского удара в спину. Но они должны быть вместе. Чтобы просто выжить в аду, где они по велению судьбы оказались.
Сабуро хмурится и раздраженно пожимает плечами.
- А я откуда знаю, Нацуми? Просто в последней битве вцепилась мне в рукав и не отпускала. Из-за нее меня чуть не убили. Дура, - зло бросает он ревущей девушке. Та словно ничего не слыша, продолжает всхлипывать.
Нацуми с жалостью смотрит на безымянную девушку.
- Наверное, всех родных убили, - равнодушные слова, ставшие нормой в последний месяц.
Нацуми Хирано откидывает голову назад, глядя на золотистую листву и серое небо.
***
Нацуми повезло – у нее не все родные погибли. Ее мать с младшей сестрой уехали отсюда. И хорошо. Она бы не дала своей сестре смотреть на бойню, где жизнь ценилась меньше всего, а возраст не играл значения. На бойню, что развернулась прямо здесь.
«Что мы такого сделали? Почему нас убивают?», - эти вопросы не желают так просто исчезать из головы, заставляя снова и снова возвращаться на поле боя.
На первый вопрос у Нацуми есть ответ. Но ведь ничего плохого они не делали! Они всего лишь спасали родных от монстров! Только и всего!
Но на второй вопрос у нее не было ответа. Этот вопрос, словно клеймо, мучил и преследовал всех, что были на поле битвы. Всех, чья одежда была белого цвета с синей каймой. Всех, на чьих запястьях можно было разобрать блеск серебряного креста. Всех, чья Гордость была превыше всего. Превыше жизни.
Почему нас убивают?
С самого детства ее учили быть тем, кем были ее предки и кем будут ее дети. Быть квинси. Уметь защищать то, что дорого сердцу. Порою, пальцы стирались в кровь. Порою, она уставала настолько, что валилась с ног после тренировок. Порою, она с завистью смотрела на своих сверстниц, что весело щебеча, проносились мимо нее, идущей на тренировку. Но эти моменты окупились с лихвой, когда ей удалось убить ее первого пустого. Ощущение того, что она может защитить своих родных, затмевало все.
Почему нас убивают?
Никаких предупреждений и предостережений. Никаких беспокойств. Ничего. Лишь поэтому, когда на глазах Нацуми убили ее брата, она не верила. Просто не верила. Посчитала, что ей снится дурной сон. А когда человек в черных косоде и хакама стер брызги алой крови с катаны, она испугалась. Ею завладел страх, что не давал сделать шаг и даже закричать. Она в немом ужасе смотрела, как шинигами не торопясь идет к ней. А когда он оказался близко, то покачнулся и упал. Отец Нацуми всегда был меток.
Почему нас убивают?
Теперь она боялась высоты. Боялась увидеть землю, что была усыпана множеством тел. Были ли они в черном или белом, то не имело значение. Среди золота листвы тела в белых одеяниях выделялись четче. Белоснежные одежды утратили свою белизну, благодаря багрянцу запекшейся крови.
Почему нас убивают?..
***
- Нацуми!
Громкий шепот. Темноволосая девушка открывает глаза. Руки и ноги чувствуются с трудом – усталость взяла свое и Нацуми уснула у дерева.
- Нацуми!
Сабуро грубо трясет ее за плечо, встревожено вглядываясь куда-то в небо.
- В чем дело? – трет глаза. И только сейчас замечает, что Собуро дрожит. И видимо не от холода.
- Они рядом.
Девочка, до этого захлебывающаяся рыданиями, притихает. Нацуми вздрогивает, также ощутив чужие реяцу.
«Только не снова». Молитвы всем богам, что возносит Нацуми, будут не услышанными. Рядом с ними появляются шинигами.
Одна из них, бойкого вида девица со светлыми косами, тут же складывает кисти рук в особом жесте. «Кидо!», - паника ударяет по нервам, разгоняя дельные мысли.
- Пусть разрушения тридцать три… - но договорить она не успевает. Собуро оказался не таким уж тюфяком, каким казался Нацуми. Выхватив Зеле Шнайдер, он бросается на светловолосую шинигами. Скрежет. Ослепительный голубой клинок встречает металлическое лезвие катаны. За это бесценное мгновение, Нацуми успевает отпрыгнуть подальше от дерева и материализовать лук. Кончики пальцев жжет. Из десятка выпущенных стрел лишь две попали в цель: стрелы оцарапали обоих противников.
И тут Нацуми кое-что вспоминает. Она вспоминает о той девушке, что так и не сказала им свое имя. Поворот головы – несчастная уже лежит на земле захлебываясь своей кровью: ее горло проткнуто катаной. Короткий вскрик справа – Собуро хрипит, когда та самая светловолосая девица пронзает его грудь своим мечом.
Почему нас убивают?
Расплакаться? Нет. Она их совсем не знала. Да и слезы все уже выплаканы.
Нацуми удается выпустить еще несколько стрел, прежде чем ее связывают с помощью магии кидо.
«Меня убьют?», - мысль почти отрешенно проносится в голове. Мужчина, что хотел прикончить ее, застывает на месте. А после, мешком валится на устланную золотым землю.
- Там еще один! – визгливо кричит светловолосая, тыча пальцем куда-то в верхушку дерева. Секунда – еще три шинигами падают замертво. «Быстро». Еще секунда – и Нацуми смотрит в синие глаза своего спасителя. Шинигами, убившая Собуро, кричит. И бросается к одному из умерших шинигами.
- Кеншин! Кеншин! – всхлип. – Чудовища! Вы его убили! Вы не дали ему надежды на перерождение! Кеншин!
Нацуми смотрит на эту шинигами. Где же ее бравада и храбрость? Канули в небытие. «Кто из нас больший чудовище, а?». Шинигами же тем временем, обезумев, хватает катану и с криком боли и ненависти бежит на Нацуми.
Это произошло более чем случайно. Рефлекс, привычка. Стрела Нацуми пронзает звено души, заставляя светловолосую девушку упасть на колени. А затем повалиться на землю с лютой ненавистью во взгляде.
…Почему я убиваю?
Ее спаситель хватает за руку Нацуми, подтягивает к себе поближе, приобнимает за плечи. Картинка мира смазывается. А время словно замедлилось.
«Хиренкьяку?», - теперь Нацуми хочется еще сильнее разглядеть получше своего спасителя. А когда они останавливаются, девушка склоняется в полупоклоне.
- Большое вам спасибо. Даже не знаю, чем вас отблагодарить.
- Не стоит благодарности, - ледяной тон голоса заставляет девушку поднять взгляд. Но спаситель стоит спиной к ней. – Если бы я успел чуть пораньше, то спас бы больше людей.
- В том нет вашей вины. Ваши способности просто восхищают меня. Впервые встречаю такого как вы, - что удивительно на щеках проступает румянец от смущения.
- Я отведу вас к нашему убежищу, - Нацуми кажется или он действительно отмахивается от похвал?
- Постойте.
Хватает его за белый рукав.
- Как вас зовут?.. Меня, например, Окава Нацуми.
Незнакомец поворачивается к Нацуми, и его улыбка длится всего одно мгновение.
- Исида. Исида Осаму. Приятно с вами познакомиться, Окава-сан.

[Гость]

Т27-82 Хисаги/ Нанао. Провожать до казарм восьмого отряда. Пытаться заигрывать.

667 слов
Автор увлёкся и несколько отошёл и от заявки, и от объёма. Очень извиняется.

В последнее время Шухей предпочитал напиваться один. Он ходил в бар одного из самых неблагополучных руконгайских районов, чтобы точно знать: он не встретит никого из знакомых. Иногда молодой лейтенант ввязывался в драки, но не за честь мундира или что-то такое же эфемерное, а просто чтобы вспомнить, что он ещё здесь.
В этот вечер Шухей возвращался в скверном расположении духа, потому что драка завязалась слишком рано и закончилась слишком быстро. Дурное настроение усугубляли разбитая рука и кровь из рассечённой губы, которая всё никак не хотела останавливаться. Он был почти трезв, а значит, заснуть сегодня опять не сможет…
- Хисаги-кун?
Лейтенант наткнулся на взгляд удивлённой Исе Нанао. Сам он был слишком раздосадован встречей, чтобы удивляться:
- Что вы тут делаете, лейтенант Исе?
Она недовольно поджала губы и после паузы ответила:
- Я искала капитана.
- И нашли?
- Нашла. С ним всё в порядке, и я возвращаюсь в казармы. – Было видно, что Нанао не очень довольна таким раскладом, но, похоже, поиски капитана не остались в тайне от самого капитана.
- Ясно. Я провожу вас. – Шухей, не дожидаясь ответа, направился по направлению к Сейретею.
- Благодарю, Хисаги-кун, но я сама доберусь.
- Мы в семьдесят пятом районе Восточного Руконгая, – терпеливо – из последних сил – взялся объяснять молодой фукутайчо. – Ночь. А…
- А я лейтенант, и, значит, меня сложно этим напугать.
- Вообще-то я собирался сказать, что мы оба всё равно сейчас возвращаемся в Сейретей, а казармы Восьмого ближе к воротам, чем наши. Поэтому нам по пути, и было бы глупо идти по отдельности, вы не находите?
Нанао была вынуждена согласиться.
В тягостном молчании они добрались до расположений Готея без происшествий. Неловкость ситуации и напряжение выветрили последние алкогольные пары из головы Шухея: «приятное» времяпрепровождение в компании кошмарных полувидений-полувоспоминаний до утра обеспечено.
- Вам надо сходить к Котецу-сан.
Неожиданно нарушенное молчание даже заставило Шухея вздрогнуть:
- Зачем?
- Рука, - кивнула Нанао.
- Ерунда.
Женщина фыркнула:
- Все вы так говорите. Когда я слышала эту фразу в последний раз, мне пришлось тащить капитана на себе.
Шухей заинтересованно покосился, а Нанао не стала уточнять, что тогда капитана Кьораку свалила пятая бутылка саке, и тащила она его обратно в казармы.
- Кстати. Вы перестали ходить на еженедельные встречи. Почему?
- Дела. – Чтобы избежать вот именно таких разговоров, Шухей и выбрал бар подальше позлачнее. – Как вы понимаете, сейчас у меня больше работы.
- Ну… Я вас понимаю… - Нанао осторожно покосилась на мужчину, весь вид которого говорил «запас-моей-разговорчивости-на-сегодня-исчерпан-уйди». – Если вы что-то не успеваете, я бы могла…
- Нет! – ответ прозвучал так грубо, что Шухей даже смутился. – Извините. Я сам справлюсь, спасибо.
Нанао резко остановилась:
- Знаете, Шухей, это неправильно. Неправильно запираться от людей, оставаясь наедине со своей болью. Неправильно ходить напиваться в семьдесят пятый район Руконгая и выпускать там пар в пьяной драке. Может быть, вам и это кажется ерундой, но именно с такого начинают многие самоубийцы. Так почему вы так упрямо отказываетесь от помощи?!
Шухей не ожидал ничего подобного и сейчас уже сам жалел, что навязался в попутчики.
- Потому что просить помощи… Я же мужчина и должен…
- Ками-сама! – Нанао яростно топнула ногой, давая выход давно копившемуся негодованию. – Эта чёртова мужская гордость! Сам, всё сам! Спасти мир, гордо удалиться в закат, чтобы потом спиться и подохнуть где-нибудь в придорожной канаве!
- Нанао… - Шухей удивлённо смотрел на женщину, позабыв и про свою злость, и про саднящую руку.
Лейтенант Исе опомнилась и деловито подобралась.
- Так. Сегодня же утром вы пойдёте к лейтенанту Котецу, покажете ей свою руку. Потом придёте ко мне с вашим месячным отчётом и текущей документацией: мы всё проверим и сверим с планами. А вечером вместе пойдём на встречу к Мацумото. Буду ждать вас к часу дня и прошу не опаздывать.
Она уже развернулась было, чтобы идти, но Шухей поймал её за руку:
- Знаете, Нанао, у вас большое сердце. Спасибо.
Женщина недоверчиво прищурилась, но потом улыбнулась:
- Что поделать? Видимо, мне на роду написано вытаскивать мужчин на себе, - она высвободила руку. – Спасибо, что проводили, лейтенант. До завтра.

Впервые за несколько месяцев после битвы в Каракуре Хисаги Шухей смог нормально заснуть.

[Гость]

Т27-17 Бьякуя/Рукия. Мистика. Отражения в зеркалах, пытаться дотронуться друг до друга, но ощущать только холод стекла. Страх, неподвластный разуму. А+

Автор знает, что он лось. Сонгфик на песню Аквариума - Северный Цвет.
Ахтунг! 1821 слово, без слов песни.

... Она видит его везде. Высокого мужчину с длинными тёмными волосами. Отовсюду, куда только падают лучи света и что хотя бы может рождать отражения - с гранёных ваз, с глянцевых пузатых чайников, со стёкол - он преследует её. Но наиболее чётко она видит его в зеркалах. Тогда он - не просто плод её воображения, призрачное видение полумрака. В зеркале он, наконец, оживает, обретая цветность.
Она могла бы рассказать о нём брату, но не хочет... Ей кажется, что это слишком личное, чтобы делиться им с кем-то из семьи, даже с ним. Тем более - с ним. Она ведь ему почти как чужая...
Их комнаты - по разные стороны, в самых дальних углах поместья. Словно нарочно. Чтобы пожелать спокойной ночи, надо пройти по длинному коридору, свернуть за угол, подняться и спуститься по короткой лестнице - и столько же обратно, до своей двери. По пути к брату Рукия ещё чувствует тепло, но, стоит ей услышать короткое "Спи" и скрип задвинувшихся сёдзи - и она чувствует, как тепло покидает её тело, уступая место неприятному холоду. Как если бы она приютила у себя на груди скользкую змею, которая и сама не греется, и ей не даёт.
Девушка не знает, что змея подкрадывается не только к ней, и что Бьякуя уже давным-давно пойман в её могучие холодные кольца. Вот только убивать свою жертву та не спешит, да и не нужно ей это. Змея, как и человек, ищет тепла, но что ей взять с того, кто забыл, каково это - греть и греться самому? Кто уже очень и очень давно не знает ничего, кроме бесконечного холода. И, пожалуй, только ей дано наблюдать, как чуть вздрагивают после ухода Рукии ладони мужчины, тщетно пытающегося уловить тепло огня, когда рядом - живое.

Вороника на крыльце
В доме спит зверь, в доме ждет ангел;
В доме далеко до утра.
Вороника на крыльце, она по ту сторону стекла
И я бы открыл ей,
Если бы я знал, где здесь дверь...

Рукия не знает его лица - каждый раз, когда она почти догоняет его, их что-то разделяет - темнота впереди, холод стекла под пальцами или мягкие, но настойчивые прикосновения к плечу - признак скорого пробуждения. Почему-то ей кажется, что у того человека из её сна такие же нежные руки. Но тот, кто будит её, уходит раньше, чем она открывает глаза. Он не призрак, однако она никогда не видела его рядом с собой. Скорее всего, это кто-то из слуг, которого брат попросил разбудить её...
Зато она слышит его голос, слышит, как он шепчет:
- Покажи мне... Пойми меня... Научи меня...
Единственное, что она знает наверняка, так это то, что следующей ночью её будет ждать новый сон, в котором они будут тянуться друг к другу сквозь искажённый их отражениями стеклянный лабиринт.

Список кораблей
Никто не прочтет до конца; кому это нужно -
Увидеть там свои имена...
Мы шли туда, где стена, туда, где должна быть стена,
Но там только утро
И тени твоего лица.

Сначала это продолжается неделю, две, потом месяц, два, четыре... И, наверное, будет длиться ещё столько же, если не дольше. Если бы она только знала, что он ищет, этот человек, что ночь за ночью приходит в её сон. У него нет лица, у него нет имени, и всё, что у неё есть - лишь его силуэт, затерянный и потерянный в бесконечной несбыточности её грёз. Это не кошмар, хотя мог бы стать им. Каждый раз, когда Рукия видит его, она чувствует грусть и тоску... по чему-то несбывшемуся и несбыточному. Она чувствует, что они оба заперты и ходят по кругу, но выхода нет, и это пугает её куда больше, чем невозможность приблизиться.

Оторвись от земли, Северный Цвет;
Ты знаешь, как должно быть в конце;
Отпои меня нежностью
Своей подвенечной земли,
Я не вижу причин, чтобы быть осторожным -
В доме зверь, Вороника на крыльце.

Теперь Рукия боится засыпать. Всеми силами она оттягивает положенное время, гуляя по Сейрейтею одна или с Ренджи, или подолгу читая. Делая всё для того, чтобы на сон оставалось как можно меньше времени, и подчас ложась далеко заполночь. Естественно, что настолько сбитый режим быстро даёт о себе знать. "Теперь ещё и этим придётся учиться пользоваться", - со вздохом думает она, стоя утром перед зеркалом и замазывая одолженным у Мацумото тональником круги под глазами. А замазывать надо тщательно, всё-таки глаза у Бьякуи где положено, что надо и не надо замечает мгновенно. Подумать только, до чего она докатилась!
Вскоре после этого утренний разговор с Кучики почти не удивляет её.
- Тебя мучают кошмары? - спрашивает Бьякуя как-то за завтраком, внимательно глядя на её осунувшееся лицо.
- Нет, нии-сама. Почему вы так решили?
- Ты очень бледна.
Вздох.
- Ложись раньше, на тебе лица нет, - продолжает мужчина. - Ты должна быть здорова, а читать по полночи, чтобы потом приходить на работу заспанной крайне глупо.
Ложиться пораньше - наихудший совет из всех возможных, но девушка пересиливает себя, кивая:
- Да, нии-сама. Я постара... Как скажете.
В этот момент она как никогда желает не смыкать глаз вообще.

Если Ты хочешь, то земля станет мертвой;
Если Ты хочешь - камни воспоют Тебе славу;
Если Ты хочешь - сними
Эту накипь с моего сердца.

Однажды, вызванная вместе с отрядом обследовать полуразрушенные окраины Руконгая, где-то ближе к вечеру Рукия почувствовала, что её шею и голову словно зажали в тиски. С трудом найдя в себе силы добраться до остальных, она потеряла сознание лишь там... чтобы прийти в себя уже в поместье. И не у себя, а в комнате брата. Кажется, она впервые нормально проспала за эти несколько беспокойных, полных беспричинного ужаса недель. Изредка до неё доносились обрывки чужих разговоров, из которых она узнала, что её обморок был вызван резким скачком давления на фоне истощённого усталостью и недосыпанием организма.
Первые дни она почти всё время спала, иногда перекусывая. Те странные, давящие видения вроде бы прекратились, но их место быстро заняло другое. В его покоях царила темнота. Её нельзя было увидеть или не увидеть, она ощущалась внутренне, расползаясь под кожей холодом. Змея не преминула воспользоваться случаем и теперь жадно пила кровь новой жертвы.
Брат предоставил ей свою комнату в её полное распоряжение, и она впервые была здесь не гостьей, а почти хозяйкой. Она могла часами лежать на футоне или сидеть возле низенького столика, гладя ладонью прохладную поверхность отполированного дерева и представляя, как брат сидел за ним, попивая чай или заполняя бумаги. В этой комнате всё хранило в себе его запах, будь то бамбуковая перегородка, свитки или даже тушечница. Бьякуя не нарушал её единения, считая своё присутствие лишним, и Рукия понятия не имела, как он там.
Но всё рано или поздно кончается, и, отлежавшись с неделю, девушка, как ей казалось, была готова снова выйти на службу. И, хотя ввиду её самочувствия она могла бы остаться на больничном и подольше, но продолжать попусту ждать его в этой холодной пустой комнате было выше её сил. Поэтому на следующее же утро Рукия уже бодро шагала по направлению к кухне, намереваясь сообщить Бьякуе о том, что освобождает его комнату. В конце концов, сколько ещё она может занимать принадлежащее ему место?
Они пересеклись в общем коридоре, и вид брата, с самым серьёзным лицом, словно речь шла о деле государственной важности, несущего в руках поднос с чашкой риса и чайником, заставил Рукию остолбенеть. Как выяснилось, именно сегодня Бьякуя решил её навестить. Благо до его стороны крыла было далеко, они оба вернулись на кухню, где Кучики осведомился, почему она так рано встала.
- Я не хочу больше вам мешать, нии-сама. Я... понимаю, что моё присутствие в вашей комнате причиняет вам массу неудобств. Простите, но, думаю, будет лучше, если я вернусь к себе.
Бьякуя медленно выдохнул.
- Что ж, как тебе будет удобнее, Рукия. Я рад, что ты идёшь на поправку, - ровно отозвался мужчина. По его голосу нельзя было сказать, что он чувствовал в этот момент. Да и способен ли лёд к чувствам?
- Ешь.
Когда девушка, кивнув, склонилась с палочками над пиалой, Бьякуя ощутил холод на запястье. Он не сомневался, что ждёт в его комнате. И ждёт терпеливо, свившись в чуть подрагивающий тугой клубок.
- Нии-сама?
- А... Да?
- Вы себя хорошо чувствуете?
- Да. Да...
Она улыбнулась.
- Хорошо.
Какая ложь, Бьякуя. Неужели ты не противен сам себе?

Оторвись от земли, Северный Цвет;
Ты знаешь, как должно быть в конце;
Отпои меня нежностью
Своей подвенечной земли,
Я не вижу причин, чтобы быть осторожным -
В доме зверь, Вороника на крыльце...

[Гость]

не влезло х_Х

В ту же ночь сон вернулся, и он был ещё страшнее, чем все предыдущие, вместе взятые. Она снова видела того мужчину, но теперь он убегал от неё, не давая приблизиться к себе, а она бежала за ним, не догоняя. Она звала его, не зная имени, она хотела обнять и прижать к себе, чтобы успокоить, но всё, что она видела - это белые, острые грани стёкол, ощерившихся на неё разбитыми, искалеченными, неестественно вывернутыми отражениями, изуродованные переплетением чьих-то окровавленных тел, рук и ног, и холод - повсюду, даже внутри неё, такой, что кровь стыла в жилах. Стоило ей прикоснуться к зеркальным стенам - и они рушились, обрезая её в кровь, и открывая всё новые и новые пасти тоннелей, но закрывая выход. Под её ногами вместо стекла сухо шелестела змеиная кожа; в некоторых местах она мутнела, становясь серой, и на шкуре проступал шахматный рисунок. Рукия старалась не наступать на неё, но чешуя была повсюду: в неё превращалось стекло, ей были опутаны стены, она непрерывно двигалась, словно живая - гладкая, и, почему-то, тёплая. Девушка не могла дышать; воздух загустел и лился в неё вязкой, приторно-одуряющей патокой, и она не могла избежать этого, даже затыкая себе рот и нос. Но она знала, что где-то там, впереди, бьётся о стекло потерявший себя человек, и что только она может вывести его отсюда, только она может указать ему верную дорогу, только она... Но она заперта в лабиринте из снов и желаний, и не поможет ему, пока не разберётся с собой. И что всё, что ей сейчас остаётся - это кричать, до хрипов, до боли в горле и крови на губах - в надежде, что её услышат... А он уходит всё дальше и дальше, ещё немного - и заблудится насовсем.
- Рукия! Рукия!
Тепло...
Кажется, её трясут за плечи. И ещё обнимают, и руки у обнимающего - такие же сильные и нежные, чьи прикосновения её будят поутру...
Стекло ломается - и внутри, и снаружи, а змея застывает, завороженная звуком голоса. На Рукию из зеркал смотрит множество лиц, но ей нужно только одно.
Она видит его впереди - он стоит, не двигаясь, но и не оборачиваясь. Он ждёт её. Наконец-то он ждёт только её.
Успокоившись, она подходит к нему, не в силах более ждать - слишком велико её желание взять его за руку. И, стиснув зубы, она рвётся вперёд... Чтобы проснуться.
Перед ней - длинные чёрные волосы и бледная грудь.
Перед ней - чужое тёплое дыхание и серо-синие глаза, нежный взгляд которых не вытравить даже многолетней капитанской выдержкой. И запах - тот самый запах, преследовавший её во сне и наяву, к которому она так тянулась, которым она жила и дышала. Родной и знакомый, почти как собственный.
Её голос кажется ей чуждым, когда она хрипло произносит:
- Нии-сама?..
- Ты кричала во сне.
- Я знаю. Я звала... Вас.
- Я знаю. Я слышал.
Он услышал! Он наконец услышал! И понял, приняв её, остановившись и давая ей вывести его из ловушки.
Рукия глубоко вдыхает - она не может надышаться им, впитывая его запах каждой клеточкой своего тела.
- Значит, Вы всё же нашли выход? - пытаясь сгладить неловкость, лукавит она. Но сейчас не до шуток.
- Только благодаря тебе. - Бьякуя тянется к ней, сплетая пальцы, греясь ею. - Спасибо, Рукия.
«Спасибо, что помогла мне вспомнить, что значит чувствовать».

Ключ к северу лежит там, где никто не ищет
Ключ к северу ждет между биениями сердца
Я знаю, отчего ты не можешь заснуть ночью
Мы с тобой одной крови.

На следующий день садовник, совершая регулярный марафон по саду, найдёт на тропинке у дома сброшенную змеиную кожу, а чуть подальше - и саму сдохшую змею. «Всё-таки ещё не настолько потеплело, чтобы надолго выползать из нор - видно, вылезла на солнце, да не учла времени года. Что ж, это будет ей уроком» - подумает он, покачав головой, и отнесёт её за ограду, чтобы сжечь в костре. И чтобы собратья её не смели приближаться к дому господина и госпожи.

[Гость]

Т27-78 Котецу | кто-нибудь из одиннадцатого. Лечить от тяжелого ранения, напряженно следить за состоянием, не высыпаться. « Это не так легко как уничтожать...»

592 слова.
Автор очень старался, но всё равно не уложился.

Когда Мадараме Иккаку принесли в Четвёртый, Исане только обречённо закатила глаза: здравствуйте, проблемы!
Тот факт, что третьего офицера Одиннадцатого пришлось практически собирать по частям, не гарантировал мира и покоя в больничной палате. Скорее наоборот…
- А ну пусти! Пусти, я кому говорю! Да я здоров, как бык! Я ещё должен наподдать тому Пустому, мать его! – Мадараме махал кулачищами, пока только-только подлеченная дыра в боку не выпустила с мелодичным «бульк!» фонтанчик крови на косодэ лейтенанта Котецу.
Только после этого побледневший до цвета свежей штукатурки мужчина повалился наконец на кровать и, пригрозив напоследок разобраться завтра же и с паршивцем-Пустым, и со всей его роднёй до пятого колена, отправился в обморок.
Перебинтовывая заново открывшиеся раны, Исане в глубине души плакала, потому что прекрасно понимала: это только начало.

Женщину разбудил хриплый шёпот:
- Пить…
У Иккаку начался жар, и до конца ночи он в горячке метался по постели, так и норовя содрать с себя все наложенные повязки и истечь кровью. Больше поспать Исане не удалось: она только успевала приносить воду, менять компрессы на лысой бедовой голове да поправлять бинты, в последний момент ловя и отводя от них цепкие пальцы.

- Бильяаардный шааар!
«Началось», - Исане устало потёрла переносицу и мужественно заставила себя вернуться в палату, оттащить лейтенанта Кусаджиши от капельницы, отклеить от неё пластырь, отмотать от неё бинты, отобрать таблетки, заставить выплюнуть мазь, прочитать ей «Историю болезни Мадараме Иккаку», а затем сдать заснувшего под «сказку» ребёнка офицеру Аромаки.

Следующим нарисовался офицер Айясегава:
- Привет, Иккаку! Всё отдыхаешь?
- Н-но! Да я! Да хоть щас…
Исане вытолкала Юмичику за дверь прежде, чем тот успел отпустить ещё какую-нибудь колкость, а потом битых сорок минут пыталась утихомирить не на шутку разбушевавшегося Мадараме. Исчерпав весь запас красноречия, Котецу-фукутайчо плюнула на предписания и положения и приложила дебошира кидо.
Женщина очень надеялась, что успеет закончить хотя бы начальную стадию лечения до появления главной проблемы. Главная проблема пока, к счастью, была с миссией на Грунте.

- Эй, Котецу!
Казалось, Исане метнулась к больному прежде, чем он вообще открыл рот.
- Что случилось?!
Иккаку поморщился:
- Да ничё не случилось, чего дёргаешься? Ты бы… поспала, а?
- Успею. А вот вам как раз надо больше спать, чтобы быстрее поправиться…
- Поправишься здесь, ага! На глаза твои красные любуясь? Да под синий свет фонарей у тебя под глазами, будто с десяток Пустых тебя неделю колотили!
Исане вздрогнула и удивлённо провела рукой по лицу: а ведь она, должно быть, на самом деле ужасно выглядит. Но кто ей об этом говорит?!
- Вы бы на себя посмотрели, Мадараме-сан!
- Ну так, я типа раненый. А ты – женщина, тебе не положено…
Это было последней каплей.
- Эй! Котецу! Ты куда? Погоди! Ты, чё, обиделась?! Да я ж не к тому…
Чёртов-чёртов-чёртов Одиннадцатый отряд!!!

Лейтенант Котецу была очень ответственным шинигами. Она вернулась через полчаса. Иккаку сладко спал.
За эти три дня его состояние улучшилось, лихорадка прошла совершенно, сон был спокойным, и убаюканная размеренным похрапыванием мужчины Исане, уронив голову на руки, задремала.
Ей приснился странный сон, будто забинтованная рука гладит её волосы, а резкий и обычно что-то орущий голос говорит: «Глупая ты. Себя изводишь, а зачем? Кто спасибо скажет? Вот и правда, ломать не строить. И лечить – это не так легко, как уничтожать. Да только каждый у нас свою работу делает. Просто так, потому что надо…»

Утром лейтенант Котецу смогла вздохнуть спокойно: оказывается, ночью офицер Мадараме выписал себя сам и уже почти в добром здравии обретался в расположении своего отряда. Но спокойно вздыхала лейтенант недолго….
- Что значит, лечить раны?!! Какие раны? Это царапины, а не раны! А ну с дороги – со мной всё отлично! Да я…
- Капитан Зараки!!

[Гость]

T7-09 Исида/Орихиме. Танец при полной луне
1 098 слов
Он знал, что этот момент наступит, рано или поздно, но, всё же, наступит. Он ни секунды не сомневался, с того самого момента, когда Ичиго заявил, что спасёт Кучики Рукию. По одному взгляду на парня становилось ясно, что он пойдет ради этой шинигами на всё. Абсолютно. Его глаза всегда смотрели лишь на Рукию, и рыжий никогда не замечал влюблённого взгляда, что был устремлён на него. А он видел всё – то, как мучилась Инуе, то, как Куросаки игнорировал все её попытки быть ближе, как она сжималась в присутствии Кучики. Ишида видел всё, но ничем не мог помочь. Однако в душе Орихиме ещё теплилась слабая надежда, так как Ичиго с Рукией сами не понимали отношений друг друга, а значит, если судьба разведёт их раньше, чем они объяснятся – у принцессы появится шанс завоевать глупого рыжего короля.
После победы над Айзеном всё закончилось, и они снова жили обычной жизнью, за эти полтора года Химе расцвела, похорошела и повзрослела. Она стала звездой школы и не была обделена вниманием со стороны парней. Правда, незатейливых ухажёров отгоняли её лучшая подруга Татске и новый президент школы, в присутствии которого вся женская часть школы вздыхала не менее восторженно, чем о новом рыжем футболисте, а мужская (за исключением друзей) старалась поскорее ретироваться.
Урью не волновали слухи, что ходили по школе – он не подпустит к Инуе никого кроме Куросаки. Он будет её вечным рыцарем, драконом, охраняющим покой принцессы, не даст её в обиду. Почему? Да просто потому, что она такая чистая, хрупкая, но при этом поразительно сильная, добрая, красивая, удивительная и всегда готовая помочь и поддержать. И, конечно же, он никому никогда не признается, что уже давно влюблён в Химе, но сделает всё для того, чтобы она была счастлива. Определённо, Ичиго дурак, что не замечает такое сокровище. И, как только найдётся повод, Ишида обязательно набьёт ему морду за то, что тот не обращает никакого внимания на Орихиме и всё ждёт Кучики от которой уже столько времени ни слуху, ни духу.
Вся эта буря мыслей и эмоций тщательно скрывалась за хладнокровной маской спокойствия президента и лучшего ученика школы Урью Ишиды, и никому было невдомёк, что творится у него на душе, о чём он думает, мечтает, чего боится. И то, чего он больше всего опасался, всё-таки произошло, сегодня утром.
Они шли к Урахаре, чтобы разобраться с историей подчиняющих, а заодно выяснить у бывшего капитана, что с ними делать. Чад, как всегда молчал, Куросаки – хмурился, однако в его глазах уже горел огонёк надежды, Химе щебетала что-то на отвлечённые темы, а он сам шёл чуть в стороне, искоса поглядывая на девушку и любуясь ею, как делал это обычно.
- Ой! – Инуе споткнулась о бордюр и чуть было не полетела на асфальт, Урью в мгновение оказался рядом и подхватил её за талию. – Спасибо, Ишида-кун! – расцвела Химе в благодарной улыбке.
- Да не за что, - он с трудом сдерживал вырывающиеся наружу эмоции, пока девушка не выпорхнула из его объятия. Всего лишь одно прикосновение и улыбка, и ему больше ничего не нужно для счастья. Однако, его личная маленькая эйфория продлилась недолго, так как прямо перед магазином материализовались сёдзе, которые тут же открылись и из них вылетели две бабочки, а следом вышли Абарай и… Кучики Рукия.
- Рукия! - он даже не успел удивиться, как, не обращая внимания на присутствующих, Куросаки подлетел к брюнетке, сгрёб её в объятия и тут же поцеловал.
Всё…
Урью тут же посмотрел на Инуе и мысленно содрогнулся – всё тепло её взгляда тут же исчезло, и в глазах поселились боль и пустота. Теперь всё… её сердце окончательно разбито. На щеки тут же упали первые слезинки, и Химе, сделав над собой усилие, широко улыбнулась.
- Кучики-сан! – дрожащим голосом произнесла она. – Абарай-сан! С возвращением!
Чуть позже появились Хитсугайя, Мацумото, Шухей, Юмичика и Иккаку. И в этот же вечер закатили шумную вечеринку в честь возвращения шинигами.
Орихиме честно старалась и держалась, но сторонилась, насколько это было возможно, общения с Куросаки и Кучики. Все пили, веселились, болтали, Ичиго не отпускал Рукию от себя ни на шаг и даже пригрозился пристегнуть её к себе наручниками, если та снова решит уйти, брюнетка ворчала, давала ему подзатыльники, но всё равно было видно, что она сама рада их встрече не меньше рыжего.
Не выдержав созерцания этой «идиллии», Урью вышел на задний двор магазинчика в поисках куда-то девшейся Химе. Девушка сидела на лавочке в тени раскидистого дерева и созерцала звёздное небо с полной луной. Её плечи чуть подрагивали, и парень слышал редкие всхлипы вперемешку с тихим рыданием. Сердце тут же больно сжалось, и он направился к своей принцессе, сел рядом и, молча, обнял её за плечи. Орихиме тут же уткнулась ему лицом в грудь и разрыдалась в голос, шум разговоров и музыка за закрытыми сёдзе мешали компании заметить происходящее во дворике. Квинси гладил любимую по волосам, говорил какие-то разные подбадривающие глупости и крепко сжимал её в объятиях, защищая от этого жестокого мира. Наконец, спустя полчаса, девушка более-менее успокоилась, и теперь устало смотрела на одинокую луну, греясь в кольце рук Урью. Он хранил молчание и периодически поглядывал на Химе.
- Ишида-кун, спасибо тебе! – ещё не окрепшим после рыданий голосом произнесла она.
- Да не за что, - ответил парень уже дежурной фразой.
- Нет, есть за что, - Инуе выпрямилась, отстраняясь от него, и прямо посмотрела в глаза, теперь в её взгляде вновь зажёгся, хоть ещё слабый, но уже заметный огонёк. – Спасибо за то, что столько раз меня спасал, выручал, поднимал настроение и понимал, - квинси удивлённо уставился на девушку. Неужели всё это время она всё видела и осознавала?
- Спасибо тебе большое! – повторила принцесса. – Ты постоянно всё делаешь для меня, Ишида-кун, я хочу поблагодарить тебя и сделать что-то для тебя.
- Ну, что ты, Инуе-сан! Ничего страшного! – начал отнекиваться он.
- Ишида-кун! – серьёзный и немного строгий взгляд серых глаз заставил его замолчать. – Ишида-кун, давай потанцуем…
Он знал, что Куросаки разобьёт ей сердце, знал, что Инуе будет страдать, знал, что он будет её утешать, но Урью и подумать, да что там подумать, даже мечтать не мог, что когда-нибудь будет танцевать с Химе медленный танец.
Из-за закрытых сёдзе доносилась красивая романтична мелодия, весь двор был погружён в полумрак, и освещался лишь светом полной луны. Они двигались в такт музыке, голова Инуе покоилась у него на плече, одной рукой он обнимал девушку за талию, а второй медленно перебирал пальчики её миниатюрной ладошки. И не было никого – ни шинигами, ни пустых, ни Сообщества Душ и Уэко Мундо, ни Кучики, ни Куросаки. Только они вдвоём.
- Знаешь, Ишида-кун, - тихо начал девушка. – Я думала, что когда настанет этот день, я что-то потеряю, но, оказывается, - она подняла голову и встретилась светящимися маленьким счастьем глазами с Урью. – Я не потеряла, а нашла…
И, кажется, он знал, что нашла Химе.
- А я уже и не надеялся это обрести…

[Гость]

T8-09 Зараки/Ичиго. "Я ничего не хочу об этом знать."

891
- Кэн-чан, ну, Кэн-чан! - в который уже раз ныла ему на ухо Ячиро, играющаяся тонкими детскими пальчиками со звонкими бубенчиками в его волосах. Капитану же хотелось чуть-чуть поспать, чтобы выбить из себя уже успевший застояться хмель и пошлые мыслишки, что теперь уверенно бродили под черепной коробкой. И только-только он задремал, как голос его адской напарницы проник в кору головного мозга, посылая нервные импульсы по всему исполинскому телу. Зараки повернулся к ней лицом, и в надвигающейся темноте его взгляд замерцал неожиданно хмуро.
- Ну чего тебе, малявка? - спросил он чуть зло и хрустнул костяшками побелевших пальцев так сильно, что Ячиру невольно подумала, что и вправду сломал.
Девочка ненадолго замолкла, будто прикусив язык, и даже прикрыла рот ладошкой, чтобы оттуда не вырвалось ничего лишнего. Но всё же секунд через сорок не выдержала и, вновь заиграв глазёнками, продолжила:
- Кэн-чан такой недовольный сегодня. Он прогнал Ячиру с плеча, обозвал Икакку лысой бестолочью, зашёл в комнату к Юмичика и позволил ему припудрить себе носик. И вообще...
- Гмм... - только и сказал капитан одиннадцатого отряда своему маленькому назойливому лейтенанту. Все вышеизложенные события он помнил очень-очень смутно. А если выражаться более точно, как он и любил, то вообще ничего не помнил. Вероятно, благодаря десятому офицеру своей замечательной, но малосильной команды, любезно прозванному Ячиру Маки-маки, находился тогда под приличным градусом. Уж что-что, а пить этот подлец со смешными усиками не только умел, но и любил. А сбить своего командира с пути истинного - вот цель всей его жизни, несомненно. Кэнпачи скуксился, потирая огрызком ногтя болезненно ноющий висок.
- А я знаю, почему. Знаю, знаю, знаю, знаю!!! - верещала надоедливая девчонка. Но сил злиться на неё не было. Она ведь ему как дочь. Да и бить не хотелось. Маленькая ещё.
- Ну и? - спросил он, погладив её по приятно пахнущим дикой вишней волосам. На ощупь они такие мягкие и шелковистые, что хочется прикасаться к ним снова и снова.
- Это всё потому, что Ичи вернулся! - затрещала она и принялась дёргать за присохшие друг к другу прядки, словно пытаясь содрать с капитана его злополучный, весь увенчанный шрамами, скальп. Зараки в ответ лишь захихикал. Нервно так, с надрывом. Маленькая синигами даже слегка отодвинулась. Видимо, память к капитану возвращалась медленно, но верно. А в такие моменты, знала она, находиться с ним рядом крайне опасно.

Но на этот раз Кэнпачи лишь хмыкнул и спросил весьма дружелюбно:
- А вот с этого момента поподробнее не хочешь рассказать?
- С какого такого момента?
- А с того самого, когда заявился Куросаки Ичиго?
- Э, кэп, а ты уверен, что хочешь это услышать? - Ячиру смотрела на него с сомнением.
- Да, хочу! - сказал Зараки, собрав всю свою непрошибаемую готэйскую волю в кулак.
- Ладно, Кэнпачик, тогда слушай! Только, чур, колющими, рубящими и режущими предметами потом не кидаться.
- Хорошо, - пообещал Кэнпачи, а про себя удивился, как же хорошо она его знает. Воспитал на свою голову.
Оказалось, что Ичиго присоединился к их компании ближе к вечеру, когда Зараки уже напился, как свинья. Куросаки сдуру ума посмотрел на него и ухмыльнулся, а потом, указав отчего-то дрожащей рукой на неподвижного, хищно улыбающегося в сладкой полудрёме капитана Кэнпачи, растянувшегося на широкой длинной лавочке, в голос заржал:
- Слабак. Это сколько он выпил, что так натрескался?
- Два малюсеньких стаканчика, - Рэнджи, глаза которого давно вылезли из орбит и теперь совершали беспорядочные движения по воображаемому кругу, даже пытался изобразить ёмкость пальцами. Но все его конечности расползались в стороны, и поэтому ничего не получалось.
- Точно. Слабак, - подытожил Ичиго, тут же опрокидывая в себя очень кстати стоящую на столе рюмочку.
- Вот я... - договорить ему не дали. Непьяный, пьяный, в жопу пьяный, Зараки в любом случае оставался капитаном одиннадцатого отряда Готэй-13. Даже в бессознательном состоянии Кэнпачи мог придушить врага своими собственными руками. С Ичиго, которого он считал своим любимейшим противником, капитан поступил куда более нежно.

Просто швырнул на пол и уселся ему на ноги, крепко сжав их своими и игнорируя болезненно громкие крики с призывами о помощи. Голову ломило, язык саднило, внизу живота разливалось приятное, хоть и немного странное тепло - в общем, с радостью получал капитан свою долю садистского удовольствия. Куросаки под ним тоже немного напрягся. "Неужели и он успел напиться? Когда? Зачем?" - все эти вопросы быстро мелькали и сразу же исчезали в глубинах покорёженного попойкой мозга.
Где-то сбоку на них с умилением поглядывал добродушный капитан Кёраку, привычно сжимая в очаровательно крепких мужских объятиях несчастного Укитаке, которому уже явно не хватало воздуха. На шкафу под потолком сидела, собственно, сама Ячиру и, подперев подбородок кулачком, следила за любовными игрищами сильнейших шинигами Сейрейтея. Вдруг она заметила, что Ичиго застонал, а Кэнпачик, увидев, как парень возбуждён, покраснел. "Впервые в жизни", - отметила девчушка. Зараки продолжал дивиться её осведомлённости и понимал, что в детстве наказывать баловницу всё же стоило.

Пора бы было уже и остановиться. Придурок Ичи мог просто пихнуть старичка под дых или шибануть его чем-нибудь тяжёлым, и он бы непременно успокоился. Но нет, Куросаки взял и, накренившись немного вперёд, клюнул капитана в приоткрытые губы. Тот словно окаменел ненадолго, но уже через пару секунд, когда наконец-то перестал дрожать, сграбастал парнишку так, что тот взвыл раненым зверем и прижался к нему всем своим сотрясающимся непонятно от чего телом. А потом Зараки...

- Ксо, прекрати! - взревел на всю округу Кэнпачи, выборочно вспоминая дальнейшие эпизоды. Ячиру подбросило в воздух, и она, зацепившись за какую-то ветку, как обезьянка вскарабкалась на неё и принялась наблюдать за взбесившимся братом-отцом-товарищем сверху.
- Я ничего не хочу об этом знать!!! - доносилось до её восторженного сознания то и дело.

[Гость]

Т25-75 Арранкары. Впервые попробовать сладкое. Общее "Fuuu" на людях и тайные нычки с шоколадками.

534 слова. Остапа несло (с)

- Еще раз. Это что? - с совершенно непередаваемым лицом переспросил Улькиорра.
Ичимару прыснул в кулак и потряс пакетом перед лицом Кватры:
- Подарок от Айзена-самы! Ему с Готея притащили. Много. Вот он и раздает в целях поднятия боевого духа.
"Все равно девать некуда... А еще интересно."
Улькиорра осторожно взял пакетик, кивнул и аккуратно закрыл дверь перед лицом Гина. А Ичимару направился к следующей двери, за которой слышался осторожный мат вперемешку с воплями и чьи-то увещевания...

- Слушай, ты что, им эти сладости сплавил?
- Да, Айзен-тайчо!
- Что, все?!
- Ну а что? Все равно сами же жаловались, что "Аленкой" слишком сильно пахнет.
- Гин...

Вообще-то в одной из стен была прорезана целая серия из так называемых "тайников". То есть тайники-то были, только все о них знали, но вот где чей - не разбирались. И деликатно молчали. Как правило, раз в неделю к нычкам ползком прокрадывался кто-то из Эспады, находил свой, закидывал туда все, что закидывалось, и сбегал.
Поэтому Улькиорра совершенно не удивился, когда из-за заведомого угла ему навстречу вылетел Гриммджо, явно торопившийся и странно облизывавший пальцы. И его не удивил сбивчивый шепот себе под нос. Секста, как обычно, попытался по-бандитски задеть плечом, не попал, кинул фразу "чтоб ты сдох от этого дурацкого шоколада" и помчался дальше.
Улькиорра задумчиво посмотрел ему вслед и отправился к тайникам.

Стены замка тряслись. Шло бурное обсуждение вопроса, вставшего ребром.
- А я говорю, что это все из-за тебя! Уйди от меня, Тесла, пока я тебя не убил!!!
- Нноитора, дорогой, да кто тебе сказал, что из-за меня? Это скорее Леру, я вообще подобного не ем! У меня фигура, может!
- А я-то тут причем?!
- На себя посмотри!
- В тему о фигуре... Во всем виноваты бабы, значит, сладости у нас тут лопает Халлибел!
- Логика у вас, Нноитора-сама, железная... В смысле, я вас полностью поддерживаю.
Халлибел тактично промолчала, но недобро покосилась на Нноитору и подняла руку к воротнику. Джируга схватился за Санта-Терезу. На всякий случай.
- Господа, а о чем спор, собственно?
Народ притих. Арранкары осторожно покосились на подкравшегося, как всегда, незаметно, Айзена, и взял слово наиболее тихий и относительно адекватный.
- Айзен-сама, помните, вы разрешили Ичимару-сан распространять сладости по Лас-Ночесу? Нноиторе-саме передавали со словами про повышение боевого духа...
"И, по-моему, зря", - мрачно подумал Тесла, - "Нноитора-сама и без того шибко... повышенный..."
- Помню. И?
- Ну и...
- Да там шоколадом несет на весь коридор! Я эту гадость чуять не могу, весь нюх отбивает к чертовой матери!
- Согласен. Запах жуткий.
- А по-моему, это ты шоколад таскаешь...
- Секста, ты нарываешься.
- А я уверен, что...

Ичимару Гин тронул за рукав Айзена и что-то тихо проговорил ему на ухо. Айзен подозрительно заулыбался.
Тоусен насторожился и навострил уши.
Гриммджо кинул взгляд на злополучную троицу и злобно ухмыльнулся. Он-то сегодня утром специально взял чистую форму без затертых белой краской шоколадных разводов, а старую сплавил Орихиме. Пусть стирает.
Вот только подходить к ней сегодня нельзя. Кто-то из арранкаров с содроганием обмолвился о шоколаде со шпротами. А это чревато плохими последствиями.
У Улькиорры, как и у мыслившей разумно Тиа, тем временем начали проявляться кое-какие подозрения. Оба решили, что надо проверить сегодня ночью тайники, - не дай ками кто-то "случайно" стащил "Тройку" или "Летний сад" с верхней полки.

[Гость]

Т24-04 Ичиго/Орихиме. AU. Обломки цветных стёкол, белые перчатки в крови. "Позволь, я заберу тебя отсюда". Мистика. NH!

Прошу прощения за размер. 3262 слова. Deathfic.

Он всегда хмурится. А она сидит рядом с ним. Боясь взглянуть на него.
Он всегда чем-то опечален. Это она просто знает. Но не знает, что сделать, чтобы развеять его грусть.
Он всегда молчит. Она молчит. Эта давящая атмосфера и тишина угнетают ее. Но она просто сидит, вперив взгляд в пол.
Они всегда в этой странной комнате одни. Всегда.
***
Орихиме открывает глаза. Переворачивается, обнимает подушку. Смотрит в окно. Смотрит на непогоду, разыгравшуюся за стеклом.
Такие сны ей не снились уже очень давно. Она помнит, что сны были почти всегда одинаковыми: одна и та же светлая комната, щебет птиц на улице и теплые лучи солнца. И все тот же мальчик, что сидел рядом с ней и молчал. Но когда-то подобный сон изменился. Казалось, что она все еще помнит как скрипнула дверь, как послышались шаги и как в комнату зашли еще дети. Трое.
Капли дождя слишком громко стучат по стеклу.
***
- Кто вы? – Орихиме немедленно вскочила с пола, глядя на зашедших.
- Не волнуйся. Это наши друзья.
Иноуэ оборачивается на голос. И впервые смотрит на своего соседа. Растрепанные рыжие волосы и хмурые брови.
- Ты уверен? – Не зная его имени, она доверяет ему. Безгранично.
- Абсолютно, - рыжий тоже поднимается с пола, отряхивая брюки и щурясь от яркого солнечного света. – Меня зовут Куросаки Ичиго, кстати.
Орихиме опускает взгляд, чувствуя, как щеки заливает предательский румянец.
- Иноуэ Орихиме.
- Иноуэ, стало быть, - девочка замечает улыбку, скользнувшую по губам мальчика. Иноуэ нравится, как Ичиго улыбается.
- Эй! Вы оба! – звонкий девчоночий голосок доносится до них. – На улице такая погода, а вы сидите взаперти! Ну, что за зануды, а? – девочка убирает за ухо непослушную иссиня-черную прядь и пихает локтем в бок стоящего рядом темноволосого парнишку. Тот хмыкает и поправляет съехавшие с носа очки.
- Что ж, вынужден с тобой согласиться.
Орихиме прижимает руки к груди.
- А ведь я все время хотела выйти на улицу!
- Так я ведь тебя не держал насильно взаперти, - удивляется Ичиго. Иноуэ опускает взгляд, в очередной раз краснея.
- Но я стеснялась спросить…
Бойкая девчонка тем временем подскакивает к Орихиме и хватает ее за руку.
- Никакие претензии не принимаются! Все на улицу!
Как только за спиной Орихиме захлопывается дверь, она смотрит в небо. Синее небо и белоснежные облака. Погода действительно прекрасна.
***
Как только за спиной Орихиме захлопывается дверь, она смотрит в небо. Серое унылое небо и свинцовые облака. Погода действительно хуже некуда. И такая непогода стоит уже целую неделю. Иноуэ разочарованно вздыхает и достает зонтик. Раз – и над головой раскрывается ее личный щит. Великолепное средство, чтобы уберечься от дождя.
Прохожие с любопытством смотрят на рыжеволосую девушку с ярким желтым зонтом. Солнце в человеческом обличье.
***
В их любимом кафе все также играет ненавязчивая музыка, заставляя посетителей отстукивать пальцами ритм в ожидании заказа.
- Тацки-тян.
Арисава с удивлением отмечает, что ни один из круассанов с шоколадом Орихиме не съела. И даже не помазала горчицей.
- В чем дело, Орихиме?
Иноуэ сжимает в руках чашку какао и смотрит в окно. Смотрит на бушующую непогоду.
- Тацки-тян, а что значат сны, что повторяются спустя множество лет?
Тацки перестает хмуриться. Ничего серьезного. И хорошо.
- Орихиме. Сны это всего лишь сны и не более того, - улыбка. Иноуэ делает глоток из чашки. Какао остыл.
- Ясно.
Вопрос о снах мигом забывается, исчезает в суете повседневности.
***
- Куросаки-кун.
Тишина в ответ.
- Куросаки-кун, а где остальные ребята?
- Они забыли.
Рваный вздох.
- Забыли?!
- Не бойся, Иноуэ. Я напомню им о нас. Ведь мы встретились благодаря одному.
Орихиме поднимается с пола. Легкий ветер колышет занавески на окнах. Подходит к зеркалу, что стоит рядом. Всматривается в свое отражение.
- Чему, Куросаки-кун?
- Благодаря одиночеству.
Отражение в зеркале скоропалительно меняется. Вот стоит девочка лет шести, но гладкая поверхность искажается, меняя отражение: девочка в белом платье растет, вытягивается и вот уже Орихиме смотрит на молодую девушку с длинными рыжими волосами. Ей всего пятнадцать лет.
***
Шум дождя пробивается сквозь сон, заставляя сделать глубокий вдох и открыть глаза.
«Одинока ли я?».
Да, она одинока. Была, когда ей было шесть лет. Когда родители умерли. И потом когда ей было пятнадцать лет. Когда умер ее брат.
Одинока ли она сейчас?..
***
Орихиме стоит спиной к Ичиго. Она увидела себя, но, ни разу не обернулась к нему.
- Иноуэ, они уже рядом.
Орихиме вздрагивает.
- Посмотри же на меня, Иноуэ.
Орихиме послушно поворачивается. У нее сбивается дыхание.
Перед ней стоит юноша, ее ровесник. Он хмурится, а его рыжие волосы растрепаны.
- Куросаки-кун.
На улице слышен голос. Голос девушки. Дверь еле слышно скрипит.
- Вы? – в голосе слышно удивление. Иноуэ поворачивается к темноволосой миниатюрной девушке, что стоит у двери.
- Давненько не виделись, а Рукия? – Ичиго улыбается.
Орихиме прикрывает глаза. Она хочет навсегда запомнить улыбку Ичиго.
***
- Тацки-тян, - рассеянно спрашивает у подруги, перебирая вешалки с одеждой в магазине. – У меня странные сны. В них мне всего пятнадцать лет. Не знаешь почему?
Тацки вздыхает.
- Во снах может быть все угодно. Ох, Орихиме тебе уже двадцать семь лет, а ты все не хочешь повзрослеть! Что же мне с тобой делать, а?
Иноуэ виновато улыбается.
- Понимаешь, Тацки-тян, в этих снах я вижу юношу. Знаешь, такого высокого и красивого. Но вот недавно я увидела девушку. У нее…
Дыхание перехватывает. Вешалка с блузкой выпадает из ослабевших пальцев.
Время отсчитывает удары сердца. Раз. У мимо проходящей женщины синие глаза. Два. Черные волосы до плеч. А непослушная прядь, что должна падать на лицо, заколота черной невидимкой. Три. «Кучики-сан?».
Тацки касается плеча Орихиме, что замерла. В глазах Иноуэ шок напополам с неверием.
- Орихиме, что с тобой?
Иноуэ вздрагивает, возвращаясь в реальность.
- А? Что? – беспомощно оглядывается по сторонам, и, поймав взгляд Тацки, переводит в одночасье сбившееся дыхание.
- С тобой все в порядке? – в голосе подруги забота. Орихиме через силу улыбается. Улыбка выходит вымученной. Кивает.
- Да.
Тацки качает головой.
- Пойдем, выпьем горячего чаю. А то на тебе лица нет.
Орихиме спешит за Арисавой к выходу из магазина. Однако у двери оборачивается. И не зря – ведь на нее смотрит та молодая женщина. Она застыла, а в синих глазах тоже шок и неверие. А губы приоткрываются, словно она что-то шепчет. Но, даже не слыша этих слов, Орихиме знает, что она сказала.
- Иноуэ.
- Кучики-сан.
Орихиме выходит из магазина.
***
Солнце беспощадно палит землю, но прохладный ветер, да мимо проплывающие облака щедро дарят прохладу.
- Хм, а почему ты одна, Кучики-сан? Я точно помню, что с тобой были еще ребята, - Орихиме в задумчивости трет подбородок. Рукия оборачивается к ней.
- Я их потеряла.
Орихиме ободряюще улыбается.
- Я уверена, что мы их найдем.
По пыльной дороге к ним идет высокий человек. Ичиго замирает, прищуриваясь. Девушки тоже останавливаются.
- Это ведь…Чад!
- Садо-кун? – Орихиме хлопает в ладоши. – Вот видишь, Кучики-сан, нам даже не нужно их искать! Они сами к нам идут! Садо-кун!
Втроем они бегут навстречу Ясуторе.
***
Капли дождя отстукивают свой ритм по поверхности желтого зонта. Орихиме идет по улице, сторонясь дороги, где машины проезжаются по лужам, разбрызгивая по сторонам воду. Навстречу Иноуэ идут люди. Она же никого не замечает вокруг. Но вдруг останавливается в ожидании чего-то. Оборачивается. Из дверей небольшого кафе выходит высокий молодой мужчина. Орихиме убирает зонт над головой. Волосы почти немедленно намокают, липнут к лицу.
Раз – мужчина высок. Очень высок. И смугл. Два – его глаза невидны из-под густой челки. Три – он тоже смотрит на Орихиме.
- Садо-кун?
Слова тонут в шуме дождя, машин. Его глаза невидны – но он видит ее. Он узнал ее.
- Иноуэ.
- Садо-кун.
Орихиме с трудом заставляет себя отвернуться. И пойти дальше, снова открыв над головой ярко-желтый зонтик.
***
У реки сидит еще один юноша. Орихиме не видит его лица. Паренек сидит прямо, в его руках книга. Ветер перебирает страницы книги, шурша листами.
Ичиго останавливается рядом с ним. Хмыкает.
- Давно не виделись, Исида.
Юноша не поворачивается к нему. Спина все такая же прямая, а ветер все также шуршит листами книги.
- Давно, Куросаки. Рад тебя видеть.
Он оборачивается к Орихиме. Поправляет сползшие с носа очки.
- И вас тоже рад видеть. Кучики-сан. Иноуэ-сан.
Встает, отряхивает брюки. Позабытая книга остается на траве. Ветер перебирает страницы.

[Гость]

Т24-04 Ичиго/Орихиме. AU. Обломки цветных стёкол, белые перчатки в крови. "Позволь, я заберу тебя отсюда". Мистика. NH!

продолжение

***
Здесь ярко, светло. А еще пахнет выпечкой. И еще чем-то вкусным. Скатерть белоснежна и бокалы блестят. Но все равно Орихиме чувствует себя здесь не в своей тарелке. Нервно кусает губы и комкает низ платья.
По заверениям официанта их заказ должны принести с минуты на минуту.
- Орихиме, не нервничай, - Тацки улыбается ей и на губах Орихиме появляется робкая улыбка. Ведь повод улыбнуться Иноуэ не шуточный – Арисава собирается ее познакомить со своим кавалером. Сегодня она обязана выглядеть радостной.
- Тацки-тян, извини заранее за глупый вопрос… Но в последнее время я встречала людей, что видела во сне. Или же очень похожих на них. И я просто…просто… Я запуталась, Тацки-тян, - улыбка меркнет, а на глаза почему-то наворачиваются слезы. – Я их видела, нет, то есть я их знаю. И они знают меня. Что же мне делать?
В глазах Арисавы тревога, опасения.
- Орихиме, - Тацки сжимает руку Иноуэ. – Это всего лишь сны. Всего лишь. Выбрось их из головы! Забудь о них!
- Я не могу, - по щекам скатываются слезы. Всхлип. – Я люблю его.
Слова срываются с губ, а Орихиме застывает. «Люблю?». Быть может, с самой первой встречи она в него влюбилась, а после полюбила? Но за что? Почему? Ведь он живет только в ее снах. Может ли сон стать реальностью? Может ли?..
Орихиме отворачивается. Чтобы увидеть мужчину в темном костюме проходящего мимо.
Раз – он идет прямо. Два – сердце Орихиме пропускает удар, а в голове лишь одна мысль: она должна увидеть его лицо. Три – она вскакивает из-за столика. Бокал с вином покачивается. Красные брызги вина смотрятся чужеродно на белом. Иноуэ бежит к нему. Хватает за рукав, поворачивая к себе. Смотрит в синие глаза, скрытые за тонкой оправой очков. Замирает. Она знает его, и он знает ее.
Молодой мужчина смотрит на нее. В его взгляде ни интереса, ни похоти – в его глазах удивление, что почти сразу сменяется печалью.
«Иноуэ-сан».
- Орихиме!
К ней спешит Тацки. Иноуэ опускает голову. Отпускает рукав пиджака.
- Извините. Я…я обозналась.
«Исида-кун».
Орихиме быстрым шагом идет в гардеробную. Ее хватают за запястье.
- Орихиме. Куда ты?
Тацки-тян.
- Мне нужно уйти.
Орихиме боится взглянуть в глаза подруги.
- Кто этот мужчина? Ты его знаешь? Он тебя обидел? Скажи мне, Орихиме, - в голосе слышна мольба. Орихиме закрывает глаза, чувствуя подступающие к горлу слезы.
- Пожалуйста, Тацки-тян. Дай мне уйти. И…прости меня.
Запястье отпускают. Орихиме быстрым шагом идет в гардеробную, забирает свое бежевое пальто и выходит на улицу. Вызывает такси.
«Все будет в порядке».
Орихиме садится на заднее сиденье машины, захлопывает дверцу. Говорит свой адрес водителю.
«Это просто сны».
Орихиме прижимается к окну, провожая взглядом зажигающиеся фонари.
«Просто сны».
***
- Раз уж мы все вместе собрались, то давайте играть!
- А во что? – Рукия сидит на траве, провожая взглядом облака. Остальные также стоят рядом.
- Честно говоря, я не знаю, - вспыхивает Орихиме. Но Ичиго тут же приходит на подмогу ей.
- Давайте сыграем в «правду или вызов».
Иноуэ радостно подхватывает эту идею.
- Давайте!
- Вот только я немного изменю правила. Но ведь так будет гораздо интереснее, да?
Рукия кивает.
- Хорошо. Все равно здесь делать нечего.
- Я задам каждому поочередно вопрос. И каждый обязан ответить на этот вопрос максимально честно.
- Мы поняли, Куросаки, - Исида всматривается в небо. – Давай уже.
- Отлично. Где вам больше нравится быть? Здесь или же…там?
Все кроме Ичиго вздрагивают.
- Чад, начнем с тебя, - Ичиго поворачивается к молчаливому Садо. Через минуту он отвечает:
- Мне лучше здесь.
- Исида?
Урюу грустно улыбается.
- Все-таки здесь лучше.
- Рукия?
- Здесь, - Кучики опускает голову, подтягивая колени к груди.
- Иноуэ?
Орихиме молчит. Она в недоумении. «Они все так легко согласились с этим? Почему?». В голову приходят слова Ичиго, сказанные до встречи с остальными ребятами: «Ведь мы все встретились благодаря одному. Благодаря одиночеству». Они настолько одиноки?
Но одинока ли она сейчас?..
- Иноуэ?- слышит девушка голос Ичиго.
Иноуэ поднимает взгляд. Все выжидающе смотрят на нее.
- Я выбираю «вызов», - чуть слышно шепчет она пересохшими губами.
***
Бесконечный дождь моросит уже который день. Орихиме сидит на крае постели, в пижаме, вглядываясь в зеркало, что стоит перед кроватью. В спальне темно, лишь свет от неоновых реклам за окном освещает комнату. В неверном свете неона ее лицо выглядит бледным и измученным.
Гладкая поверхность стекла искажается, меняя отражение. Теперь в зеркале видна не спальня, а зеленая поляна. В зеркале не исхудалое бледное лицо с потухшим взором, а свежее миловидное личико с блестящими глазами. В зеркале не женщина разочаровавшаяся судьбой, а юная особа, едва ступающая на порог жизни.
Орихиме протягивает руку к зеркалу. Касается кончиками пальцев холодной поверхности. Девушка по сторону зеркала повторяет ее движения.
- Я…я…
Она хочет выбрать сон. Но ведь реальность никуда ее не отпустит. Нужно последовать совету Тацки. Нужно выкинуть из головы все об этих снах. Нужно…
Орихиме вскакивает с кровати. Отшатывается от зеркала с ужасом. Пара метров преодоленных всего за несколько секунд – и за спиной захлопывается дверь спальни. Иноуэ прижимается спиной к двери. Зажмуривает глаза. И съезжает по двери вниз, садясь на холодный пол. Выравнивает дыхание. Уверяет себя, что все это ей приснилось. Просто сон. Всего-навсего сон. Такого ведь не бывает наяву?..
Орихиме так и засыпает на холодном полу.
***
Орихиме бежит. Спотыкается, падает. Но продолжает бежать. Легкий ветер доносит до нее тихий, но различимый шепот.
- Не беги, Иноуэ. Не беги от нас. Ты нужна нам. Ты нужна мне.
Куросаки-кун.
Она не знает куда бежит. Быть может, пытается уйти от самой себя?..
***
Иноуэ стоит у двери в квартиру. Нажимает на звонок. А как только дверь открывается, тут же склоняется в поклоне. Она не хочет смотреть ему в глаза.
- Вы жених Тацки-тян?
- Откуда вы ее знаете? – в голосе мужчины недоумение. Но Орихиме игнорирует его слова.
- Позаботьтесь о ней, прошу вас. Прошу, - в голосе отчаяние. А еще, кажется, она опять плачет.
- Кто вы?
- Прошу, - еле слышный шепот. – Прошу.
Быстро отворачивается и уходит. А жених Тацки еще долго будет смотреть туда, куда ушла эта странная красивая девушка в светлом пальто.
***
Орихиме сидит на полу. Уже давно стемнело, но она не спешит включать свет. Она смотрит на стеклянную перегородку, на причудливые переплетения разных кусочков стекла. За окном слышен шум дождя и вой сирен машин. Свет уличных фонарей и блеск неоновых реклам освещает кухню.
На Иноуэ ее бежевое пальто, а на руках белые перчатки. С тех пор как она пришла домой, Орихиме так и сняла свою верхнюю одежду.
«Одинока ли я сейчас?».
Да, она одинока. Ведь вскоре Тацки выйдет замуж и ей станет не до нее. Звучит несколько эгоистично, и Орихиме стыдно. Нет, что вы, она рада, очень рада за Тацки!
Просто она не хочет оставаться одна. Но ведь она не останется одна. Вместе с ней останутся сны. За все это время эти люди из сновидений стали ей дорогими.
«Где вам больше нравится быть?».
- Я хочу быть там, - слова нарушают тишину, разбивая ее на множество осколков.
Она желает быть там. Там, где нет извечного дождя, что идет за окном. Там, где светит яркое солнце. Там, где есть ее друзья. Там, где есть он.
Тот, кого она любит уже давно.
«Орихиме! Живи в реальности! Живи!».
- Я не могу, Тацки-тян. Не могу.
Орихиме стирает тыльной стороной ладони слезы. Встает, чуть покачнувшись. Подходит к стеклянной перегородке. Там есть трещинка. Почти незаметная, невидная. Но есть. Так же как и в жизни самой Орихиме.
Иноуэ кладет руку на стекло. И давит. Что будет с трещиной, если на нее надавить? Стеклянную перегородку затягивает паутинкой трещин, до того как она осыпается яркими всполохами разноцветных стекол в свете неона.
Орихиме падает на колени, прижимает к себе раненую руку, баюкая ее. Больно. Из зажмурившихся глаз текут слезы.
Она всегда была схожа с этим витражом. Витражом с трещиной. Бракованной. Со смертью родителей в ее жизни, судьбе появилась эта трещина. Лишь сны не давали ей окончательно сломаться. Они словно несли жизнь. Но что-то изменилось. Что-то странное случилось с Ичиго. Почему же он зовет их к себе? Зачем?
Но этот вопрос кажется почти смехотворным, по сравнению с перспективой одиночества. Ведь в ее жизни не было такого человека как Ичиго, от которого сердце заходилось бы в сумасшедшем темпе. Не было и не будет. Он есть лишь в ее снах – так почему бы не остаться там навсегда?
Эта мысль кажется как никогда здравой. Она одинока и не хочет оставаться одна. Он одинок и тоже не хочет оставаться один. Да, все правильно. Орихиме должна отправиться к Ичиго. К ребятам. Навсегда.
Боль потихоньку затихает. Орихиме поднимается с пола.
Раз – Иноуэ идет не спеша к своей спальне. Два – стоит у двери, сжимая ручку двери. Закрывает глаза, выравнивая дыхание. Три – с силой распахивает дверь. В спальне ничего не изменилось. Все стоит на своих местах. Орихиме в несколько шагов оказывается рядом с зеркалом. Смотрит на свое отражение. Прижимается лбом к гладкой поверхности. Зеркало запотевает от ее дыхания.
- Куросаки-кун. Я выбираю «правду». Я хочу быть с тобой и с ребятами.
Вся ситуация кажется сумасшедшей. Но и правильной. Орихиме закусывает губу. С ее левой руки снова капает кровь – царапина открылась. Но Иноуэ не замечает, как на зеркале появляются алые разводы. Белая перчатка понемногу становиться красной.
- Хочу быть с тобой.
Из глаз снова текут слезы. Иноуэ не замечает, как гладкая поверхность стекла искажается, меняя отражение.

[Гость]

Т24-04 Ичиго/Орихиме. AU. Обломки цветных стёкол, белые перчатки в крови. "Позволь, я заберу тебя отсюда". Мистика. NH!

окончание

***
- Иноуэ.
Орихиме вздрагивает. Она стоит у ручья. Ичиго стоит напротив. Рядом с ним Рукия, Садо и Исида.
- Иноуэ, мы ждем только тебя.
Ичиго протягивает к ней руку.
- Позволь я заберу тебя отсюда.
Орихиме смотрит с неверием. Раньше бы она отшатнулась, отказалась. Но это раньше. Все это одиночество, все эти бесконечные дожди сделали свое дело. Иноуэ послушно вкладывает свою руку в ладонь Ичиго. На ее левой ладони нет царапины. Ведь здесь нет боли.
«Прости меня, Тацки-тян. Но ты ведь хочешь, чтобы я была счастлива?».
Орихиме делает шаг. Восторг и счастье охватывают ее. Перешагивая бурный водный поток, она слышит в отдалении звон бьющегося стекла. Но имеет ли это значение?
***
Тихий поворот ключа в замке. Дверь открывается.
- Орихиме?
Ответом Тацки служит лишь звенящая тишина. Арисава прикрывает дверь за собой.
- Орихиме? – Тацки заходит на кухню. Видит осколки. Видит капли крови.
- Орихиме! – бегом в спальню. Распахивает дверь. Замирает на пороге.
- Орихиме…
Из окна льется яркий солнечный свет, играя бликами разбитого стекла. На полу лежит Иноуэ. Рыжие волосы рассыпались, образуя подобие лучей солнца. На Орихиме одето ее бежевое пальто. На левой руке запекшаяся царапина. На полу капли крови.
Тацки делает шаг. Другой. Третий. А оказавшись рядом с Иноуэ, падает на колени, не обращая внимания на осколки. Серые глаза широко распахнуты. На лице улыбка. Пугающе счастливая. Тацки протягивает руку к лицу подруги, убирая мешающуюся прядь.
- Орихиме…
Тацки не замечает, как из глаз текут слезы. Прижимает к себе голову Орихиме, всхлипывая.
Тацки еще не знает, что этим утром еще троих человек нашли мертвыми.
Брат Кучики Рукии нашел ее без признаков жизни на полу спальни. Рядом с ней было найдено разбитое зеркало.
Девушка Садо Ясуторы нашла его бездыханное тело в ванной. Зеркало, что было там, треснуло.
Секретарша нашла своего начальника, Исиду Урюу, в кресле его кабинета уже мертвым. Она помнила, что вечером, когда уходила, его просьба была весьма странной. Он попросил у нее карманное зеркальце. Эта самое зеркальце было найдено рядом с креслом. Оно было разбито.
Обо всем этом Тацки узнает позже. Позже узнает, что все знакомые этих незнакомых друг с другом людей слышали от них жалобы на плохой сон три месяца назад. А три месяца назад в одном гостиничном номере был найден труп одного человека. При нем были документы на имя Куросаки Ичиго. Что странно, рядом с ним было найдено разбитое зеркало.
Обо всем этом Тацки узнает позже. А пока она сидит на полу спальни ее подруги. Прижимает к себе ее голову, перебирая рыжие пряди и плачет, горько всхлипывая.
Но об одном Тацки не узнает никогда.
О том насколько прекрасен мир по ту сторону зеркала.

[Гость]

T28-04 Старрк/Орихиме. AU. Признаки шизофрении. Кутать в одеяло, целовать рыжие пряди. "Спи, красавица, спи до зари..."

850.

Глухо хлопали ставни в окнах большой, продуваемой сквозняками больницы, стоящей на отшибе, прямо возле темного моря, никогда не бывающего безмятежным. Здесь, на краю целого мира, бились о крутой, огрубевший под ветрами берег серебристые ласки волн, и сквозь прутья железной ограды на них молча смотрели тихие детские глаза.
Этот дом был населен детьми. Но едва ли услышишь здесь звонкий детский смех, а если и услышишь, то по коже пройдет дрожь – настолько болезненным он мог показаться. Дети с покалеченными душами жили в этом большом доме. Истерзанные и тусклые, как жухлая прибрежная трава, которую здесь рвут охапками, чтобы редкими теплыми вечерами, выбравшись на берег, отгонять от лица мушиные полчища. Выжженные изнутри, как те дома по обочинам пустынных дорог, в которых никто никогда не будет жить. Кто-то из них, этих детей, родился с голубыми глазами, кто-то - с карими. Все едино, потому что под этим дымчатым небом у всех них сделались серыми глаза.
Врач с усталым, осунувшимся лицом шагал по гулким коридорам, закрывая настежь распахнутые окна. Выглядел он едва ли радостнее любого здесь находившегося, но для каждого ребенка, что выбегал из-за угла и утыкался пасмурной мордочкой ему в живот, у него была припасена улыбка. Не лишенная печали, ибо искренняя радость рождается здесь тяжело и в муках, грозя тут же погибнуть, словно немощный младенец. Но все-таки это была улыбка. И казалось, что серые детские личики делаются от нее хоть чуть, но светлее, когда Старрк улыбался им, не преминув потрепать по макушке широкой ладонью.
Вот уже час как старшая медсестра объявила отбой, и все дети, кто стеная и плача, кто хмурясь, разошлись по палатам, заворачиваясь в одеяло, как в последнее пристанище, способное защитить от дурных снов и ночных чудовищ, пролезающих сквозь щель под дверью. Лилинетт, единственная из всех обитавших здесь детей шумная и озорная, как обычно не желала отправляться спать, пока Старрк лично не уложит ее и не погасит ее ночник, когда сон начнет одолевать ее. Она бежала за ним вслед, цепляясь за полы его белых одежд, пиная кулаком в спину и бойко чертыхаясь, до тех пор, пока он, снисходительно вздохнув, не поймал ее на воротник короткой ночнушки и не отвел в палату, где девчонка долго смотрела на него в темноте нахальным, пристальным взглядом, прежде чем наконец сомкнуть глаза и шумно засопеть. Старрк подоткнул одеяло и тихо вышел – не дай бог проснется.
Дверь соседней палаты была приоткрыта, и на пол падала тонкая белая полоска лунного света, что залил комнату. Припоминая, что в этой одиночной палате содержится недавно поступившая на лечение девушка-подросток, врач осторожно заглянул внутрь.
Она сидела на полу, обняв руками коленки, и, слегка склонив голову вбок, неотрывно глядела в окно, где полная луна слепила глаз своей белизной. Золотистый шелк волос струился по ее ночной рубашке, а сама девушка казалась фигуркой, отлитой из чистого лунного света. Тихо напевая что-то себе под нос, она и не расслышала, как кто-то вошел к ней, тихими шагами приблизился и присел рядом на пол, пытаясь заглянуть в глаза.
- Что такое, моя хорошая?
Она замолчала, но обратила на него взгляд не сразу. Только спустя минуту после того, как оборвалась ее песня, девушка обернулась к Старрку, и от этого взгляда внутри все дико скрутилось в кипучий, скрипящий узел. Так слепые смотрят – реагируют на звук, а глаза – пустые, в них ничего нет, совсем ничего, никакой жизни, словно глаза могут умереть.
Взлетела в воздух тонкая кисть и палец указал на окно, куда ранее были устремлены безжизненные глаза.
- Луну хочу, - призналась девушка.
Старрк печально усмехнулся, проводя рукой по ее длинным волосам.
- Далеко луна-то, не достать.
Вряд ли осознавая значение его слов, она медленно кивнула и отвернулась. В уголках глаз блеснули слезы.
Ребенок плакал по луне, которой достать не мог. И Старрк, глядя в ночную синеву неба за окном, думал под ее тихие всхлипы, что такую луну – прекрасную, белоснежную, как ломоть свежего хлеба, грех не желать. Ах, ему и самому вовсю желалось руку протянуть и достать это сияние, на которое волком хочется выть.
Взъерошив себе волосы, он легко подхватил девушку на руки и поднялся с холодного пола, тенью расчерченного на странные, пугающие детское воображение фигуры. Откинув одеяло, уложил в постель – лицом к окну, лицом к нежной, недосягаемой луне. Луна смеялась над ними с небес, поглаживая выгнутые спины мурлычащих волн, и не давалась в протянутые руки.
Ссутулившись, сопротивляясь сну, он едва слышно шептал что-то, поглаживая примостившуюся головой у него на коленках девчонку. Пропускал сквозь волосы узловатые пальцы. Тыльной стороной ладони проводил по щекам, обнаруживая вполне здоровый румянец.
Тревожный взгляд ее был прикован к светилу за окном, не позволяя сну окутать мысли, и Старрк осторожно накрыл ладонью ее глаза, нагибаясь и целуя в рыжие пряди на висках. Взволнованный ребенок свернулся калачиком, выпрастывая из-под одеяла руки и цепляясь за отвороты белых врачебных одежд, прося еще ласки – еще хоть чуть-чуть, самую малость.
- Братик, достань луну... – раздался едва слышный лепет, заглушаемый шумом взъярившихся волн за окном. Сморил ее сон в крепких, теплых объятиях.
Где-то хлопнуло, оставленное незакрытым нерадивыми руками, окно, и ветер, словно шумный, неуклюжий вор проник в ночи в больницу, чтобы шастать по пустынным коридорам, просачиваться под двери и щекотать мягкие пятки, высунувшиеся из-под одеяла. Послушав, как скачет негодник за дверью, разметая пыль, Старрк крепче прижал к себе притихшую девочку.
- Спи, красавица, спи до зари.

[Гость]

T28-39 Айзен/Хирако; Урахара/Хирако. Тайком подложить Хирако пластинку, которую тот безуспешно и долго хотел достать, ждать реакции, а Хирако благодарит Урахару.

800 слов

- Какая у вас внушительная коллекция пластинок, Хирако-сан, - замечает Урахара, рассматривая высокие полки, забитые винилом. Киске вовсе не интересуется джазом, и его слова – лишь дежурный комплимент. Иными словами - благодарность за чай и приятное общество.

- Просто «Шинджи» и на «ты», хорошо? – улыбается Хирако.

Киске немного смущенно кивает - в этом незамысловатом предложении ему слышится нечто интимное. Наверное, дело в том, что Хирако стоит слишком близко, и дыхание у него горячее.

- И долго вы… долго ты собирал свою коллекцию? – со второй попытки Киске произносит очередной ненужный вопрос.

- Ага, - Шинджи как будто не чувствует неловкости ситуации. – За некоторыми экземплярами пришлось побегать. А первый диск Армстронга до сих пор найти не могу, представляешь?

Урахара снова механически кивает.

Все в Хирако – небрежность, наглая ухмылка, еле заметная усталость в глазах – было магнетически-притягательным. Киске поймал себя на том, что задержал взгляд на собеседнике чуть дольше, чем было уместно.
Разумеется, Шинджи это заметил: смотрит в ответ выжидающе, чуть насмешливо.
Будто проверяет. Или гипнотизирует.
Киске мужественно не отводит глаз, отчаянно мечтая стать старше, циничнее и опытнее, чтобы не краснеть так легко.

- Может, еще чаю? – обычные слова звучат откровенным приглашением, на которое Киске совсем не против согласиться.

Но момент упущен: за дверными створками внезапно слышится шорох.
Хирако нервно оборачивается на звук, как собака-ищейка:
- Это ты, Соуске? – резко бросает он.

- Как вы узнали меня, капитан? – голос у Айзена тихий, вкрадчивый.

«Неприятный голос», - думает Урахара.

- Кому еще придет в голову шпионить за мной в такое время? – фыркает Шинджи. – Чего тебе?

- Я принес вам документы на подпись, - Соуске входит в комнату и замирает на пороге.

- Не припомню, чтобы просил тебя об этом, - Хирако морщится, бегло просматривая протянутую стопку бесполезных бумаг.

- Я могу быть свободен? – Айзен умело игнорирует недовольство своего капитана.

- Катись, ага. Завтра подпишу, - отмахивается Шинджи.

Соуске исчезает так же внезапно, как и появляется.

- Пожалуй, я тоже пойду, - говорит Урахара. Хирако провожает гостя долгим задумчивым взглядом.

Им обоим ясно, что вечер окончательно испорчен.

***
Рассвет горько пахнет сыростью.
Айзен зябко ежится: на улице весьма прохладно. Позади бессонная ночь, впереди – очередной серый день. Обычный для того, кто самовольно и решительно вычеркнул из своей жизни чувства и эмоции. Но даже вычеркнутые, они доставляют немало хлопот.

Айзен медленно вдыхает влажный воздух.
Его знобит.

Хирако никогда не спрашивал у него разрешения обратиться на «ты» - действительно, к чему соблюдать правила хорошего тона с тем, кто этого не стоит?

До начала рабочего дня еще два часа.

В ценностной системе Хирако лейтенант находится ниже самой дрянной пластинки – это настолько очевидно, что глупо даже спрашивать о причинах такого отношения.

Если поторопиться, можно успеть на грунт. Поискать первую пластинку этого Армстронга.

«Тайчо, за что вы меня так не любите?»
Даже подумать о таком смешно, не то что спросить.
«Почему вы меня не замечаете?»
Еще смешнее. Шинджи только и делает, что подозревает его во всех грехах. Не беспочвенно, надо сказать.
"Почему вы не относитесь ко мне так, как мне хочется?"
Айзен и сам не знает, чего ему хочется.
Пожалуй, ему не хочется думать о Шинджи - в душе, в постели, за работой. Везде.
«Знаете, вы могли бы стать моим помощником».
Мог бы. Но не станет.

- Как глупо, - негромко произносит Айзен и переносится на грунт. У него есть один час, пятьдесят семь минут и тридцать восемь секунд, чтобы найти этот дурацкий кусок винила.

***
Хирако не сразу замечает пластинку, и Айзен борется с искушением выйти из своего иллюзорного укрытия и лично вручить ее.
В самом деле, зачем он устроил эту таинственность? Честнее и проще было бы вручить подарок самому.
Честнее и проще… для кого?

Наблюдать за Шинджи, внезапно обнаружившим сюрприз, - одно удовольствие.
Широкая улыбка, восторженный взгляд – все это предназначается Соуске. Пусть сам Хирако не имеет об этом ни малейшего понятия – главное, что Айзен знает это наверняка. А Шинджи догадается, обязательно. Вычислит. Высчитает.
И, может быть, даже отблагодарит.

В своих рассуждениях Айзен не учел один тонкий нюанс: Хирако никогда не отличался способностями к дедукции.

***
- Привет, Киске, я тут мимо твоих казарм проходил, и решил… Короче, спасибо тебе, - Хирако быстро надоедает ходить вокруг да около, и он разом открывает все карты.

- За что? – Урахара сонно хлопает глазами: видать, опять всю ночь просидел за опытами.

- Да ладно, не придуривайся, - Шинджи совершенно уверен, что угадал дарителя. – За пластинку. И как ты умудрился ее найти? Она же чертовски редкая!

Киске напряженно молчит: то ли ему лень спорить, то ли… То ли просто решил не упускать свою выгоду.

- Не за что, - Урахара натянуто смеется. – Я рад, что тебе понравилось.

- Я даже не знаю, чего бы такого придумать, чтобы тебя отблагодарить. Приходи вечером, вместе придумаем, - Шинджи ухмыляется и уходит.

Уходит, даже не заметив простую иллюзию, за которой прятался его лейтенант.

Шинджи был, несомненно, талантливым шинигами: одним необдуманным поступком он сумел уничтожить душу Айзена.
Навсегда.

[Гость]

T28-90 Старрк/Орихиме. AU - Охранять Инуэ приказали не Шифферу, а Старрку. Лежать с закрытыми глазами, слушать как плачет пленница. "Ты не одинока"

552 слова
простите автора за сумбур - навеяло~

Кажется, что ему нет совершенно никакого дела до пленницы. Каждый раз он спокойно проходит в комнату, бросает на Орихиме равнодушный взгляд, мол, гостья на месте и хорошо - собственно, на этом внимание к девушке заканчивается - и просто ложится на диван, заводя руки за голову и прикрывая глаза.
Уходит он всегда с тяжким вздохом: "Опять зовут...", чтобы потом вновь появится молчаливо-равнодушной тенью.
В первые дни с ним появляется девочка. Точнее Орихиме понимает, что не девочка, а арранкар, но выглядит та совсем еще ребенком. Лилинетт то рассматривает пленницу, то пытается расшевелить Старрка, но тот лишь отмахивается от приставучей напарницы. С этими двумя - один вечно спит, вторая постоянно хандрит - Лилинетт откровенно скучает, потому определенно озадачивается поиском компании поинтересней и со Старрком больше не приходит.

...Иногда Орихиме задумывается, кто кого охраняет. Со стороны, наверное, может показаться, что это ее посадили в комнату, чтобы никто не смел потревожить сон арранкара. Она сама старается вести себя тихо-тихо, чтобы ненароком его не разбудить, а потом сама смеется над собой. Думает, что в следующий раз, когда он переступит через порог, она обязательно попытается с ним заговорить, может, удастся что-нибудь узнать о Куросаки-куне и остальных? Но каждый раз дело ограничивается его дежурным взглядом. И Орихиме вновь пытается не шуметь...
Когда же Владыка желает видеть свою гостью, задумываться о том, кто же охранник, не приходится. Хотя Старрк с явной неохотой сопровождает Иноуэ, но та понимает, насколько от него зависит, чувствуя на себе заинтересованные хищные взгляды. Для обитателей Лас Ночес она всего лишь игрушка, диковинка, которую раздобыл Айзен и к которой запрещено прикасаться. Но если Владыка не узнает, то, значит, того и не было, правда?
И Орихиме искренне уверена, что Старрка к ней приставили не для того, чтобы она не сбежала...
Ведь куда ей бежать? И, главное, зачем?..

...Иноуэ чувствует, что еще чуть-чуть и хрупкий мир, в котором она сейчас живет, разобьется на тысячи мелких острых осколков - не собрать, не склеить.
Такое уже было после смерти Соры. Но тогда ей помогли друзья, ради которых она здесь. Вот только сейчас помогать некому. Надо быть сильной, надо верить, надо ждать. Но некогда забытое чувство - одиночество - накрывает удушающей черной волной. Неважно, что пришла сюда по своей воле. Неважно, что уверена, что поступила правильно... Но это давящее чувство вновь не дает покоя, вновь заставляет испытывать тот страх, о котором она, казалось бы забыла; вновь заставляет тихо всхлипывать, обняв колени.
Как все это знакомо.
И как же невыносимо.
- Ты не одинока, - доносится до нее спокойный ровный голос. Орихиме вздрагивает и затихает, словно бы стараясь понять, не послышалось ли? Она оборачивается, глядя на неподвижного арранкара, какой-то время просто смотрит на него, а затем вдруг робко улыбается и кивает. Как странно, всего несколько слов, но от них почему-то становится легче.
А Старрк думает, что будь тут Лилинетт, то точно бы подняла его на смех.
Он и сам толком не может понять, отчего ему, уставшему ото всего происходящего вокруг, вдруг понадобилось приободрить девчонку. Может, потому что он все же приставлен к ней охранником. Пускай даже пришлось - не смешно ли? - в какой-то мере защищать ее от самой себя. Кто знает, что с ней стало бы, поддайся она своему страху?..
А, может, решил, что пусть будет в этой пустыне, разделенной горизонтом на холодный песок и слепое небо, хоть одно бьющееся, живущее не скукой, сражениями и равнодушием сердце.
Ведь Пустых тут и так хватает.

[Гость]

T28-27 Заэль/Тесла. "Изнутри ты еще красивее".

1207 слов. Дорогой заказчик, если Вы любите Ноитору, то заглядывайте под кат с опаской.

Заэль лучился довольством, наконец осознав, что Ноитора навсегда лишился своего верного и послушного фраксьона. Пятый ввалился к нему весь изодранный, с этой его несуразной Санта-Терезой в одной руке и с чем-то окровавленным, отдалённо напоминающим вполне пригодный для экспериментов труп, в другой, и начал истошно вопить, то и дело вставляя в свой рассказ непечатные выражения. В общем, Гранц из сказанного ничего не понял, зато сделал единственно верный в сложившейся ситуации вывод: придурку срочно требовалась помощь. "Психологическая", - уточнил он, недовольно вдыхая запах недавней битвы и пота, принесённый сюда ни с кем не считающимся Джиругой.

Опять напился, нажрался Пятый и, вероятно, решил развлечься, да, по-видимому, не рассчитал силы. Как бы там ни было, но в таком состоянии учёный слугу Ноиторы лицезрел впервые. И неосознанно затрепетал перед звероподобным арранкаром, в данный момент стоящим у него на пороге: представил, как жёсткие хитиновые пальцы стремительно сомкнутся на его шее, как стальные полумесяцы раскроят кожу и доберутся до внутренностей, неловко разрежут почки, печень, кишки на части и резко выдернут на поверхность, и Пятый сожрёт его плоть и выпьет его кровь, утробно рыча и не обращая абсолютно никакого внимания на дикие предсмертные крики, а оставшуюся бренную оболочку выкинет за пределы Лас Ночес, как некогда он поступил и с Неллиель Ту Оделшванк.

Неимоверным усилием воли Гранц заставил себя успокоиться. Он улыбнулся монстру, вращающему глазами в паре шагов от него, и даже, пытаясь разрядить атмосферу, отпустил в его сторону какую-то пошлую шуточку из богатой личной коллекции. Джируга мгновенно зашевелил губами и начал говорить чуть более связно. И смысл всех его словоизлияний сводился к тому, какой Тесла "ублюдок, скот, бездарь и идиот". При этом он, не прекращая ни на миг, потрясал своим нелепым мечом в воздухе, заставляя Восьмого внутренне сжиматься после каждого свиста разрезающего пустоту помещения клинка.

Как оказалось, Ноитора, весь какой-то взмыленный и отчаянно злой на вид, притащил еле живого Теслу в лабораторию, чтобы швырнуть его прямо на пол, тут же заляпав стерильно чистую поверхность беспорядочными алыми росчерками, и, негромко булькнув, заткнуться. Заэль посмотрел удивлённо, привычно похлопал длинными пушистыми ресницами, присел рядом с истерзанным фраксьоном на корточки и махнул на Пятого изящной рукой с наманикюренными пальчиками, приказывая немедленно выйти. Тот взглянул на него как-то остервенело, досадливо клацнул лошадиными зубами и, проорав "Он мне больше такой не нужен", выскочил в коридор, так шибанув дверью, что штукатурка мигом с потолка посыпалась.

"А какой он тебе нужен?" - задал риторический вопрос Гранц, прощупывая пульс у потенциального подопытного или, если выживет, будущего помощника. Сердечко Теслы, как оказалось, "живительную влагу" по-прежнему гоняло, билось, как сумасшедшее, и поэтому о скорой кончине Линдокруза думать пока не стоило. А между тем, целых ребёр у бывшего прислужника Ноиторы осталось не настолько много, чтобы можно было позволить себе ликовать. Скорее, наоборот, и острые осколки сломанных грозились вот-вот проткнуть расположенные поблизости органы. Дышал он затравленно и с нехорошей хрипотцой, да и на покойника страшно смахивал болезненной бледностью щёк и лба. Но особенно сильно Заэль переживал за лёгкие.

Однако, парень держался молодцом, и это не могло не внушать невольного уважения. Впрочем, чего ещё стоило ожидать от несчастного, жившего бок о бок с контуженным на всю голову Пятым столько лет. Так что Гранцу оставалось лишь положиться на свои медицинские умения и обширнейший жизненный опыт, ведь ему не хотелось терять столь прекрасный экземпляр без боя. Хотя, с подобными тяжкими увечьями он сталкивался вообще в первый раз.

Пшеничного цвета волосы, так часто слипавшиеся от крови, правильные черты лица, слегка подпорченные шрамами, оставленными беспощадным Эспада, тёмная повязка на месте выбитого пару лет назад Ноиторой глаза, тонкая кожа, с лёгкостью разрезаемая остриями Санта-Терезы, изящные ступни, стёртые от постоянного бега по поручениям, узкие ладони, огрубевшие от грязной работы, и чуть впалая от постоянных поклонов господину грудь, на которой слишком легко отыскать следы каблуков Пятого. Заэль отлично помнил, каким красивым может быть издыхающее сейчас на холодном полу создание. Он изучил каждую косточку, каждую впадинку этого совершенногого тела и мог с точностью назвать количество клинических смертей, пережитых Теслой за всё то время, что он прожил в качестве арранкара, ни на шаг не отходя от Ноиторы. А о преданности фраксьона Пятого давно слагали легенды.

Заэль точно знал, Линдокруз ему очень пригодится, и не только в качестве помощника, но и вполне сойдёт на роль отличного друга или же того, с кем Восьмой не побоится и, что самое важное, не побрезгует лечь с ним в одну постель. Поэтому он счастливо прислушивался к сдавленному дыханию Теслы, продумывая до мелочей свой наскоро составленный план по возвращению его к жизни.

Худощавого фраксьона при помощи снующих туда-сюда арранкаров второго порядка удалось аккуратно уложить на кушетку и освободить от части одежды, исключая те остатки, что врезались в кровоточащие раны, и, быстро отыскав все нужные для успешного хода операции инструменты, Гранц приступил к делу. Зрелище, представшее перед ним, ужасало. Раньше он и вообразить не мог, что Джируга настолько жесток к собственному слуге: вспоротая брюшина, глубокие порезы по всему телу, успевшие почернеть синяки (скорее всего, Эспада не сразу решился прийти сюда), огромные шишки ушибов (складывалось впечатление, будто арранкаром пытались пробить дыру в стене), разорванное анальное отверстие, всё в запёкшейся крови и сперме. Наверняка, присутствовали и серьёзные внутренние повреждения, но пока разобраться с ними не представлялось возможным.

Заэль понятия не имел, что там между ними произошло: может, и вправду Линдокруз надоел Пятому, и тот решил оставить ему на память такие вот уродливые метки, может, просто попал под горячую руку, а может, и не сумел сделать что-то так, как хотел того Джируга. Третье исключалось как заведомо неверное: все знали, слуга Ноиторы знает хозяина лучше его самого. "Да и не в том суть", - подумал про себя учёный. Теперь главное - промыть, подлатать, спасти и ни в коем случае не отдавать Ноиторе, даже если тот окончательно взбесится и придёт убивать его и членить на куски Санта-Терезой.

Гранц оперативно промыл раны перекисью, но остановить кровь удалось далеко не скоро. Он колдовал над своим новым подопечным, ловко орудуя тщательно продезенфецированными инструментами и напевая себе под нос всякие невесёлые мотивчики. Работать с материалом, лежащим перед ним на белоснежных простынях, оказалось невероятно приятно. Он не хотел оставлять на совершенном теле шрамов и старался делать надрезы как можно реже: требовалось срочно извлечь попавшие под кожу клочки ткани, устранив возможность последующего заражения. Разрез на брюшине пришлось продлить, и взору Заэля открылась нежная розово-красная мякоть, заставившая при единственном взгляде на неё вырваться у него из глотки едва различимый стон восхищения. "А изнутри ты ещё красивее", - подумал он, машинально закусив губу и мечтательно подперев правую щёку ладошкой.

Достать частички одежды из небольших разрезов оказалось ой как непросто. Да и страх повредить что-нибудь внутри ограничивал чисто профессиональное желание резать, вспарывать и разрывать. Лишь после того, как последний стежок стянул края опасной раны на животе, а подозрительно вспухшие шишки были обработаны специальным раствором, учёный вздохнул с облегчением и принялся разглядывать результаты своих трудов. Во всяком случае, сейчас Тесла выглядел куда более живым, чем, к примеру, полчаса назад. Эластичные бинты покрывали весь его мускулистый торс и почти полностью - измождённое лицо со вспухшими и потемневшими веками. В гениальном мозгу Гранца внезапно родилась идея предложить Линдокрузу сделать ему трансплантацию глаза. Настоящего карего глаза, такого же, как и тот, крепко сидящий во второй его, отнюдь не пустующей, глазнице. "Не факт, конечно, что он согласится", - тут же одёрнул себя Заэль и, поправив очки небрежным движением, развернулся на каблуках и направился в сторону выхода. Стукнув дверью и закрыв лабораторию на замок, он растворился в тёмном коридоре, оставив раненого арранкара приходить в себя.

[Гость]

PS-27 Ильфорте|Заэль. AU. Один из братьев находит другого спрятавшимся в гробу, наполненным белыми розами. "Иногда я просто хочу побыть подальше от этого безумного мира"

612
Говорят, количество автоаварий повышается в дождливую погоду – на то есть основания: цифры бездушных статистик.
Ильфорте было двенадцать, когда он впервые услышал это – про статистику, про мокрый асфальт и потерю управления.
“Им не стоило так быстро ехать…”
“Нам так жаль…”
“Бедный мальчик, прими наши соболезнования…”
Ему было всего двенадцать, когда он услышал четкое полицейское: “Они мертвы”, всего двенадцать, когда он познал наигранное, фальшивое сочувствие, механические поглаживания по голове и жадность в глазах: тот, кто станет опекуном, получит огромные деньги.

Говорят, за секунду до смерти перед глазами проносится вся жизнь.
Заэлю было всего десять, когда его маленькое, нелепое и детское существование за секунду пронеслось перед ним: а в следующее мгновение все потонуло в мертвенно-желтом свете фар встречной машины.
“Тут живой!”
“Надо же, почти не пострадал…”
“Бедняжка, наверняка сиротой остался…”
Ему было всего восемь, когда он должен был умереть, всего восемь, когда он познал искусственную, лицемерную радость от того, что выжил, и сожаление в глазах: теперь не все отойдет им, этим шакалам.

Заэль ненавидел своего брата и ранее – за то, что тот насмехался, пользуясь своим старшинством, что отбирал игрушки – сильнее и выше младшего, он не гнушался применять грубую силу – но сейчас эта ненависть расцвела алой, как артериальная кровь, розой: если бы не брат, родители были бы живы. Если бы не его капризы и упертость, люди, дававшие Заэлю все необходимое для комфортной жизни, были бы живы.
Были бы.
Живы.

Ильфорте ненавидел своего брата и ранее – за то, что тот был высокомерен и излишне манерен даже в своем возрасте, чересчур умен – вечно читал что-то новое, не брезговал показывать свое интеллектуальное превосходство – но сейчас ненависть расцвела черной, как темнота бездны, розой: если бы не брат, он не стал бы вести себя так, как повел – и родители были бы живы. Он не стал бы перетягивать внимание на себя – и люди, давшие им так много, были бы живы.
Были бы.
Живы.

Но теперь их только двое.
***
Возле дома была часовня – с высокими окнами-витражами, колоколом и тяжелыми дубовыми дверьми. Темная часовня, в которой стояло три гроба – никто не думал, что восьмилетнее дитя выживет.
Снаружи грохотало и лило, как из ведра – но Заэль не слышал; задумчиво водя по краю одного, самого маленького, гроба пальцем он пытался понять, почему выжил и как ему теперь жить, слушаясь во всем старшего брата. Или не слушаясь?
Снаружи снова раскат грома и вспышка молнии – и на секунду могло ослепить; в эту секунду словно этой же молнией пронзило идеей.

Розы – белые, недавно срезанные, пахли сладко, нежно, дождь за окном успокаивал – а деревянные стенки по бокам, сверху, снизу не пугали.
Ведь мама и папа сейчас лежат в таких же.
Спят.
И он поспит. Уйдет от этой суеты, жадных взглядов, ненавистного брата, склок, учтивости и лжи. Он хотел стать гордостью семьи и доказать, что лучше старшего – но больше некому доказывать.
– Знаете, – тихо прошептал Заэль, – раньше я говорил, что иногда просто хочу побыть подальше от этого безумного мира. Но сейчас все не так – я останось в нем до тех пор, пока есть тот, кто виноват в вашей смерти.
– Ты будешь мстить? – тихо ответили ему в ответ, мягко касаясь волос. – Тебе помочь?
– Наверное, - безразлично пожал плечами Заэль. – Я просто докажу, что он – ничтожество.
– А если он будет сопротивляться? – усмехнулся говорящий.
– Объекты исследований никогда не бывают за, – хищная улыбка на детском личике была пугающей.
– Тогда еще увидимся, – теплые губы коснулись лба Заэля.
У ненависти младшего Гранца – той самой, что говорила с ним и дала стимул жить, были длинные светлые волосы и резковатые черты лица. У нее были глаза странные, неестественные в отблесках молний – почти фиолетовые.
У его ненависти были теплые губы и высокомерная усмешка.
И кроме цели отомстить никчемному брату появилась цель найти эту невообразимо прекрасную и яркую Ненависть. Свою Ненависть.

[Гость]

Т23-29 Ренджи/Гин. во время службы в пятом отряде. Гин соблазняет давно приглянувшегося ему Абарая.

629 слов.
Гина влекло к нему что-то доселе неизвестное. Он не способен определить конкретную причину, на которую можно списать весь этот интерес. Это были не животное упрямство парня, не острый, буквально колючий взгляд, и даже не алая шевелюра, напоминающая ему кровавый закат. Он так же понимал, что вовсе не внешние данные столь сильно интригуют его, заставляют смотреть на него и прощупывать огненную ауру.
Это что-то завораживало Гина, притягивало к Абараи Ренджи – так его звали. Порой лейтенант пятого отряда просил его помочь с отчётами, мол, их так много, а ты такой молодец. Новый рядовой, ясное дело, не отказывался, ведь это был своего рода приказ. Остававшись с ним наедине, Гин пытался разглядеть то самое, по его мнению, непозволительное качество, что будоражит сильнее всяких размалёванных девок. Не редко беседовал с ним о людях, об их сущностях, поступках, желаниях…
Сам Ичимару видел в нём подвох. Нет, Ренджи вовсе не лгал ему, вообще никому. Тот умел сказать правду так, что следующие три минуты ты размышляешь: “Неужели у этого парня совсем нет стыда?”. Просто Абараи избегал показывать друзьям, ну скажем прямо, свой интеллект. Он не выбирал заумных тем для разговора, отмалчивался, если знал, как решить ту, или иную проблему. Зачем лесть и выставляться? Кому понадобится, тот придёт и сам попросит совета.
Откуда Гин это знает? О, ему удавалось раскрутить этого упрямца на такие беседы! Тот сначала особого энтузиазма не проявлял, но вскоре разум, жаждающий знаний и утверждения в своей правоте, закипал и подталкивал к дальнейшим обсуждениям. Гин не уверен, но есть предположение, что незнакомцу или человеку с высшим статусом Ренджи не прочь поведать свои мнения. А что же до товарищей, то им незачем знать о его мыслях, иначе Абараи откровенно рискует потерять их доверие. Быть может, поэтому он позволяет окружающим видеть в нём дурака? Всё-таки, люди не терпят, когда кто-то лучше них.

- Ичимару-фукутайчо, всё готово, - отложив кисть, сказал Ренджи.
Сегодня я решил, во что бы то ни стало разоблачить ту изюминку, что вот уже долгое время прячется от меня. Захожу за спину, сидящего передо мной шинигами, кладу свои руки ему на широкие плечи, огладив. Тело ожидаемо напряглось. Ну конечно, мальчик мне не доверяет.
- За твои услуги, позволь доставить тебе немного удовольствия. Уверен, от массажа ты не откажешься.
Я принялся разминать тугие мышцы, с удивлением отметив приятное покалывание во всём теле. Нечего и лгать себе, близость Абарая желанна.
Наклонившись к самому уху, я прошептал:
- Все, наверно, давно спят. Только мы одни над бумагами корчимся… Тебе хорошо?
Парень скосил на меня слегка озадаченный взгляд. Тут же мотнул хвостом и, ухмыльнувшись,… приказал?
- Продолжайте.
- Абараи-кун, Абараи-кун, - покачал я головой, - куда делась твоя скромность по отношению к старшим?
Руки спустились ниже, надавили в зону между лопатками.
- Что Вы, Ичимару-фукутайчо? Неужели я позволил себе что-то лишнее?
- Ты то как раз нет.
В следующее мгновения я стянул шнурок с ярких волос и они, подобно крови, украсили его плечи. Они прекрасны. Это аксиома - они великолепны.
Ренджи будто специально откинулся назад, заглянул мне в глаза,… и меня прошибло током. Разве он может ТАК смотреть на людей? Так, словно ты попавшая в капкан жертва. И выхода нет, а хищный взгляд напротив призывно манит, точно гипнотизирует.
Да, так и есть. У него взгляд змея. Почти, как у меня, только скрытен. Наконец-то я понял, что вызвало магнитное притяжение между нами. Да-да, именно! Мы же похожи! Вот только мой яд виден всем и каждому, свой же Абараи старательно прячет, дабы случайно не ужалить невинных, непричастных, недостойных…
Я наклонился вперёд, моя чёлка щекочет ему подбородок. Чувствуя глубокое дыхание Ренджи, я, пока ещё, осторожно прикоснулся губами к его татуированному лбу. Лёгкий поцелуй – серьёзный намёк.
Мой спутник этой ночи долго ждать явно не собирается. И когда его ладонь накрыла мне затылок, ещё сильнее преклоняя, он задал, без сомнений, риторический вопрос:
- Ичимару Гин, как вы думаете, что я сделаю в следующий момент?...

[Гость]

T28-16 Джинта|Ренджи. «Эй, нахлебник… научи меня целоваться»

600 слов

-Эй, нахлебник, как ты подметаешь! - Глядя на то, как шинигами поднимает веником пыль во дворе, бросает Джинта. Свою часть работы он уже сделал, а самое интересное занятие в магазине Урахары - издеваться над Ренджи.
-Заткнись! - Почти рычит Абарай, ещё усерднее поднимая пыль. Он бы с удовольствием сейчас остановился, поспорил с этим наглым мальчишкой, может быть даже устроил ему взбучку, но отвлекаться от работы нельзя - Урахара пообещал, что если шинигами не закончит во время то, что должен был сделать за сегодня, то не получит ужина. И судя по хитрой улыбочке, говорил он этой вполне серьезно.

-Ты специально это делаешь, да? - Джинта закашливается, попадая в облако пыли.
-Как-будто ты умеешь это делать по-другому. - Огрызается в ответ Ренджи, все-таки останавливаясь. Мальчишка фыркает, скрещивая руки на груди.
-Я знаю, чего ты добиваешься. Фиг тебе, свою часть работы я уже сделал, свою делай сам. Или оставайся без ужина.
-И в мыслях не было. - Честно признался Ренджи, снова принимаясь за работу. -Хотя идея хорошая.

Джинта молчит. Все-таки работа в магазине отнимает много сил, даже если часть выполняет нахлебник. Но ещё больше сил отнимает однообразие. Каждый день одно и тоже, одно и тоже! Иногда Джинта думает, что это никогда не закончится, но никогда не жалуется.
Почему-то он, до появления Ренджи в их магазине, считал, что у всех людей такая же скучная однообразная жизнь. Да, в ней бывают и грустные, и веселые моменты, но в целом движение жизни можно описать одним словом - спираль. Сейчас же, Джинта наблюдает за нахлебником и удивляется, что можно жить по-другому, как живет он - новый день Ренджи живет, как последний, не терпит однообразия и скуки, ничего не боится.

Мальчик сидит, прислонившись спиной к стене. Смотрит за тем, как работает Абарай, всматривается в складки одежды, прослеживает путь пылинок, которые веником потревожил нахлебник, скользит взглядом по рыжей шевелюре и неожиданно хмурится. На шее среди татуировок выделяется красное пятнышко - след прошедшей ночи. Джинта точно знает, что он появился вчера, раньше пятнышка не было, а ночью Ренджи вернулся поздно и пьяным, перебудив всех обитателей магазина, за что и получил нагоняй от Урахары.

-Эй, нахлебник, научи меня целоваться!.. - Неожиданно для самого себя просит Джинта.
-Что? - Ренджи перестает поднимать пыль и непонимающе смотрит на мальчишку.
-Целоваться, говорю, научи. - Поздно уже отступать, а то засмеет.

Глядя на него, Абараи хмурится.

-С чего вдруг такие просьбы? - Отшутится ему не дает серьезность, с которой говорит Джинта.
-Пожалуйста. - Просит, прямо глядя в глаза. И добавляет совершенно не нужную фразу. - Я за тебя остальное подмету.

Ренджи качает головой, засмеяться почему-то не получается. Все мысли и слова неожиданно куда-то делись. Бросает ненужную метелку, садится рядом с Джинтой.

-Эй. - Абараи поворачивает голову на звук. Видеть совсем детское лицо мальчишки с таким серьезным выражением непривычно. Хочется стереть эту серьезность с его лица, хочется опять слышать язвительные комментарии и спорить с глупым маленьким хулиганом. И совсем не хочется, что бы он становился так рано взрослым.

Ренджи протягивает руку в лицу Джинты и неожиданно щелкает ему по носу.

-Эй, что за фигня? - Мгновенно реагирует мальчишка, вскакивая на ноги.
-Маааленький ещё. - Дразнит его Абараи, глядя на него снизу вверх.

-Ну и ладно. - Без особого сожаления, почти с облегчением, бросает Джинта и уходит в дом. Наваждение момента прошло, и он сам уже не может вспомнить почему попросил об этом Ренджи.

-Эй, нахлебник! - Через минуту, высунувшись из окна, кричит мальчишка и в его голосе слышится смех. -Ужин через полчаса, а тебе ещё в доме убираться! Я съем твою порцию, да?

-Только попробуй! - Отзывается Ренджи с новыми силами принимаясь за уборку.

Ребенок Джинта или нет, но свою заслуженную еду Абарай ему не отдаст.

[Гость]

M-09 Гриммджо|(/) Улькиорра. После событий в манге уцелевший Гриммджо подбирает и выхаживает маленькую летучую мышь.

1330 слов, романсо-флафф, постканон.

Крошево камня под ногами, чёрные провалы пробитых церо стен да расколотое фальшивое небо, через дыры в котором на дворец сочится тьма - вот и всё, что осталось от былого величия Лас Ночес. Выжившие ушли, мёртвые остались погребены в песке, расчерченном высохшей коркой чёрной крови. Пустыня пожирала плоть и души, грозя заглотить оставшихся в живых, если они не уберутся прочь. Рождённые в Мире Теней, они стали чужды ему вместе с падением Айзена.
Он ушёл вместе с ними, едва понял, что здесь больше не найдёт будущего, а жить прошлым не хотелось. В Мир Живых - чужой и притягательный одновременно, но так необходимый сейчас.
Не сказать, чтобы его приход был желанен, однако на это закрыли глаза, позволив жить? - сосуществовать рядом с людьми. Жизнью это было сложно назвать, а подчинение сильнейшему никогда не было его коньком. Но он сделал выбор, когда предпочёл жизнь с туманной возможностью когда-нибудь взять реванш неизвестной смерти на проклятой шинигами земле.
И что он получил взамен? Неясное будущее, полное одиночество, опротивевшее донельзя существование заключённого в рамки так ненавистных ему правил. Хочешь жить - умей вертеться, да? Тьфу.

Но однажды его одиночество было нарушено.
В тот день он, как и всегда до этого, вернулся домой с работы - ах да, чтобы жить, нужны деньги, а где их взять, если не самому заработать? Часы показывали далеко заполночь, а бывший Секста Эспада, арранкар, "король" уныло шёл к дому, проклиная всех и себя за выбор, который сделал в горячном бреду под прицелом тёплых карих глаз, когда сверху раздался странный звук, будто что-то мягкое с разгону врезалось в твёрдую поверхность. Затем последовал писк, и тотчас же в траву возле него свалилось что-то маленькое и тёмное. Гриммджо замедлил шаг, подходя ближе и пытаясь рассмотреть, что или кто это был, но уже слишком стемнело, чтобы можно было что-то различить.

В траве ещё несколько секунд шуршали, а потом всё стихло. Джаггерджек подождал ещё пару минут, но вокруг было по-прежнему тихо. Решив, что, кто бы там ни был, он давно убежал, арранкар сделал шаг вперёд. И тотчас снизу раздалось верещание. Развернувшись на носках и присев на корточки, он щёлкнул зажигалкой. В траве, в неярком пятне рыжего света сидело что-то маленькое и чёрное, при ближайшем рассмотрении оказавшееся летучей мышью. Не долго думая, Гриммджо протянул руку, чтобы взять зверька, и невольно дёрнулся, когда тот что есть силы вцепился ему в мякоть большого пальца.
- Ах ты!.. - арранкар запнулся, подбирая подходящее слово, и вдруг понял, что ему не хочется отвечать на боль болью. Что хочется защитить.
Чёрные крылышки слабо трепыхались, щекоча ладонь, пока летучий мыш, громко пища и всем своим видам выражая крайнее негодование, жевал его палец.
- Боец... Да? Боееец ведь. Уважаю.

На следующий день Гриммджо отнёс мыша к ветеринару, где ему сказали, что у него, вероятно, потянуты мышцы крыла и на восстановление понадобится какое-то время, а так же определили вид и проконсультировали в плане передержки. Ну, то есть летать-то он мог, но плохо. Мыш оказался из семейства фруктоядных, какой-то там мелкий крылан.

Едва арранкар переступил порог квартиры, как мыш, до этого с гордым видом восседавший в кармане рубашки, быстренько выбрался оттуда и перепорхнул на шкаф, и, примостившись, начал осматриваться.
Гриммджо некоторое время глядел на гостя, после чего пошёл на кухню - делать им обоим еду: себе - обед, а мышу - половинку банана.
Уже позже он, размышляя о нелепости ситуации и доедая свою порцию, сказал:
- Тебя как звать-то?
К тому времени зверёк уже покончил с банановыми ломтиками и теперь увлечённо чистился, нимало не страшась человека рядом. Услышав звук голоса, он приостановил своё занятие, уставившись на экс-Сексту чёрными глазами-бусинками. Гриммджо пожал плечами, продолжая спектакль.
- Хотя... чего я спрашиваю, ты же животное... А то называть тебя каждый раз мышом неудобно. Хм... - он закрыл глаза, и в памяти промелькнули обрывки видений из прошлого, серое небо и чёрные крылья. - Тогда будешь Улькой, понял?
Мыш пискнул, и, отряхнувшись, перелетел к окну, где и остался висеть, зацепившись за держащую занавески леску. И уснул.
Так их стало двое.

С того дня в Джаггерджеке словно что-то сломалось. Впервые он хотел сохранить жизнь тому, кто намного слабее. Ухаживая за Улькой, арранкар узнавал, что такое забота, и каково это, когда приходишь не в пустую холодную квартиру, а в дом, где тебя ждут, и вот так же с благодарностью смотрят маленькими влажными глазками, покуда достаёшь из пакета сочную грушу или заранее купленные ломтики ананаса. Заботясь о зверьке, он привязался к нему и незаметно для себя оттаивал и сам.
- Есть будешь? Знаю, что будешь. На. - а у самого в пригоршнях - ломтики фруктов или баночка с детским питанием, или кусок сочащихся мёдом сот.
- Молока? А, точно, тебе ж нельзя... Тогда вот, смотри, что я принёс...
Мыш смотрел - внимательно, доверчиво. Наклонял голову, рассматривая, обнюхивая, пробуя принесённые вкусняшки. Облизывался, если гостинец ему нравился, смешно дёргал ушками на звук речи и, кажется, научился угадывать настроение по тону. Во всяком случае, когда Джаггерджек приходил не в духе, мыш молча слетал со своего насеста на карнизе, устраиваясь на плече, и сидел там, пока арранкар рассеянно поглаживал его по мягкой пушистой спинке.
А в ответ - тонкий писк, в котором натренированный слух может уловить нотки радости. Пусть даже они ему мерещатся, но ведь так приятно думать, что тебе и правда рады!

Так, теперь утренние и вечерние монологи больше не казались ему признаком безумия. Его ждали. Его слушали. И, пусть в понимании зверьком своих слов он очень сомневался, уже один факт того, что он кому-то нужен, пускай и такому хрупкому существу, грел его очерствелое за множество прожитых жизней сердце.

А потом всё кончилось, как кончается записанный на плёнку кинофильм. Только в его случае концом послужила незакрытая форточка.

Всё вернулось на круги своя. Всё, кроме Гриммджо - он больше не был прежним. Сначала он думал, что это временно. Что он снова станет собой. Что забудет. Подумаешь, летучая мышь. Да?
Нет. Не забыл. Не смог. Или не хотел...
Да какая уже теперь разница!
Его кидало. Как бы Гриммджо не отнекивался, не отворачивался, пытаясь отсечь то, слишком похожее на человеческие чувства, одного он отрицать не мог - он привязался к зверьку, полюбил его.

Потом, поломавшись, он решил, что заведёт ещё одного, и отправился в зоомагазин. Медленно идя вдоль стеллажей с клетками, смотрел он на зверьков, что жили в них. но ни один из них не смотрел на него так, как Улька.

Это только с первого взгляда кажется, что ничего особенного в потере домашнего любимца нет. Ну улетел и улетел, не умер же, радуйтесь! Живёт теперь на себе на свободе, души не чает. Всё, пожелайте ему удачи и попутного ветра.
Да вот кто бы знал, что поздними тёмными вечерами просто до ужаса не хватает мягкого тёплого комочка на своей руке... И что на одном самовнушении далеко не уедешь. Чувства - они глубже.

Прошёл месяц, и Гриммджо уже кое-как свыкся со своим горем, по-прежнему оставляя балкон открытым на ночь, почти не надеясь на "А вдруг?". Точнее сказать, у него это вошло в привычку. За ним последовал второй, третий... Так и до осени осталось недалеко, но арранкар с какой-то отчаянной упрямостью тянул до последнего. Словно предчувствовал.

В тот вечер он вернулся раньше, чем обычно, но куда более уставший. Скинув обувь и куртку, он только и мог, что добрести до дивана и рухнуть на него, проваливаясь в забытье.
Разбудило чужое присутствие. Ещё не успев очухаться от тяжёлого сна, Гриммджо на автомате - сработали рефлексы, - вывернулся из-под пледа, отходя в противоположный угол. И лишь продрав глаза понял, что не ошибся.
В комнате был холодно - вчерашняя ночь явно была последней тёплой в этом сезоне, сегодняшняя - начисто вытянула из помещения остатки лета. Но его волновало другое: у двери в коридор явственно угадывалась более тёмная, чем окружающая его полумгла, тень.
- Кто здесь?
Тень шагнула вперёд и остановилась, не доходя до полоски света с улицы.
- Кто...
- Я.
Щёлкнул выключатель - это Гриммджо надоело играть в прятки. Но увиденное ослепило даже больше, чем свет от настольной лампы.
В паре метров от него стоял Кватра Эспада, а на его ладони сидело что-то маленькое, чёрное и подозрительно знакомо ворчащее. Заметив направленный на него взгляд, арранкар вытянул руку вперёд, давая мышу простор для крыльев, и сказал только одно:
- Улькиорра.

[Гость]

T29-46 Орихиме. Видеть безмолвных призраков погибшей Эспады у себя дома. «И правда, вам надо же где-то оставаться...»

712 слов, психодел.
Также, автор просит прощения за слегка видоизменённый ключ.

Её дом больше не пуст - в нём живут они. Несколько душ, бывших когда-то арранкарами, бывших врагов - жестоких, страшных. Она знает: если на лестнице скрипят половицы - это не домовой или какой мононоке, а одичавший, потерявший себя, живущий лишь памятью о битвах Ноитора - тот, кого она боялась больше всех в Эспаде.
- Я принесла тебе одеяло, тебе ведь тут, наверное, холодно? - спрашивает она в пустоту, комкая в руках лёгкий плед, смотря прямо перед собой, в окно, на зыбкую тощую фигуру. Та отделяется от стекла сгустком серой тени - долговязая, странная, сторонится девушки, вытекая за угол лестничной клетки.
- Ушёл... - со вздохом говорит Орихиме, опуская голову. По помещению ощутимо тянет холодом.
Она знает их всех, она научилась видеть невидимое - даже если все думают, что она сошла с ума.
- Тшшш... - шепчет она, заглядывая в уголки квартиры, ища кого-то. - Жалко, что не все вас понимают... Но вам же надо где-то оставаться...
В кухне вкусно пахнет яичницей и жареной картошкой, а сама Иноуэ вовсю расставляет тарелки и ложки - у них обед, а ей нужно успеть приготовить ещё это и это, а времени совсем-совсем не осталось!
- Будешь есть? Гриммджо?
Ещё одна тень - но уже более светлая - ныряет под руку и дальше, чтобы выскользнуть в приокрытую форточку, обернувшись на её голос утробным мяуканьем. Орихиме смеётся, поправляет фартук, и в этот момент снизу раздаётся звонок в дверь.
- Ой, подождите, я сейчас!
Он сбегает по лестнице, открывает дверь. За порогом мелькает рыжим: это Ичиго пришёл узнать, как у неё дела - она снова несколько дней не появлялась в школе.
- У меня всё хорошо, Куросаки-кун, - с улыбкой отвечает она, а сама нет-нет да и косится в сторону комнат. В прихожей раскачивается настенное зеркало, а его потревоженное гостем отражение спешит укрыться за тёмной непрозрачной изнанкой зелёного стекла.
- Точно?
- Да! Да.
С кухни раздаётся звон разбитой посуды. Ойкнув, Орихиме срывается с места и с извиняющим "Я сейчас" убегает на звук. Ичиго следует за ней, чтобы увидеть как девушка, нагнувшись и собирая осколки чашки в ладонь, в напускной строгости отсчитывает кого-то невидимого.
- Иноуэ?
- ...так вот, я же просила не бегать по краю стола! Ой...
- С тобой точно всё в порядке?
- А, да. Да.
- С кем ты говорила? - Ичиго оглядывается - кроме них в кухне никого нет.
- Ну... с ними.
- С ними?
- Да... Ну, например, тот, кто разбил чашку - это Гриммджо, он всегда такой своенравный, делает, что хочет. А там - Иноуэ показывает рукой в коридор, на зеркало, - там живёт Улькиорра. Только даже я не могу его видеть, он не любит, чтобы его было видно, и не показывается. А на лестнице... - она замолкает, прислушиваясь, как хлопает где-то рама, - там Ноитора. Я всё зову-зову его поесть или принести плед, а он отказывается и уходит. А ведь там так холодно!
Занятая этим почти-монологом, девушка не замечает, как Ичиго смотрит на неё - сочувственно, как смотрят на одинокого душевнобольного человека.
- ...А ещё, на другом конце улицы в заброшенном доме живут существа, похожие на волков... Куросаки-кун, ты не веришь мне? - она с виноватой улыбкой обрывает себя. - Ты ведь тоже когда-то видел призраков.
Ичиго теряется, не зная, как объяснить, что арранкары не призраки, что мертвы, и что вряд ли могли бы вернуться - тем более сюда, в Мир Живых, лишённые реяцу и плоти. Он боится спросить, почему она думает, что видит их, почему они могли бы быть здесь. Почему их до сих пор не видел ни он, ни Урахара, ни пробудившая в себе силы шинигами Карин... Или почему она никак не хочет забыть, живя прошлым. Наверное, даже задай он этот вопрос, всё равно б не понял причины.
Вместо этого он разворачивается и уходит, скомкав на прощание пожелание скорее вернуться в школу, чувствуя, как расцветает в горле холодный твёрдый ком. Уже будучи за дверью, он слышит её тихий прерывающийся голос и почти бегом спускается по лестнице вниз, буквально вылетая на улицу.
А Орихиме стоит на кухне, окружённая неведоыми живым тенями, и поёт колыбельную, укачивая на руках сгусток темноты - той самой, что живёт в её зеркале. Той самой, что когда-то была Улькиоррой. Призванные песней, духи выбираются из своих убежищ и двигаются, льнут к ней бесплотными образами, мыслями - жалкими останками прежних себя, как тянутся листья цветов к солнцу.

[Гость]

Т29-42 Ичиго | Орихиме. Он женат на Рукии. Сожаление и муки совести за то, что не оправдал ожиданий Иноуэ. "Я прощаю, прощаю тебя, только уходи, скорее уходи из моей жизни..." А+

Сама заявка располагает отнюдь не к однострочнику!

940 слов

"Невозможность…
Есть ли такое слово?
Всё возможно – но, может, не здесь и не сейчас… и не с нынешними нами."

- Орихиме?.. - она резко оборачивается - и пакет молока выскальзывает из рук.
- Ох... Куросаки-кун... Я всё такая же неуклюжая, видишь! - натянутый смех, а в глазах такая растерянность...

Он уже сам не рад, что подошел. В этом огромном супермаркете они пару раз умудрились потерять друг друга с Рукией, отправившись вместе за покупками - и вот надо же! Случайно встретил старую школьную подругу. Ту, которая... эх. Да, у него было полное право сделать выбор - но если бы еще при этом можно было не сделать больно... тому, кого ты не выбрал.
Ичиго, переминаясь с ноги на ногу, смотрит на ее нежные бледные руки, которые сейчас чуть дрожат, вглядывается в ее лицо, одновременно такое повзрослевшее и оставшееся таким же детским... словно сквозь привычную Орихиме проступает совсем другая, пережившая в одиночестве за закрытыми дверями своего дома что-то куда более тяжелое и страшное, чем всё, через что им довелось пройти вместе. Пережившая - без него.

Ему хочется просто спросить "Как у тебя дела?" - но язык не поворачивается... и через некоторое время вместо этого уже хочется сказать совсем другое:
- Прости меня, прости, прости! За всё, что я так и не сделал для тебя, что не смог тебе дать, а ты так ждала... Ты ничуть не хуже ее, той, кого я выбрал... просто... просто не могло, видно, сложиться иначе!

А она тоже смотрит - куда-то чуть в сторону, словно опасаясь взглянуть на него прямо. Потому что это больно. Стоять вот так вот рядом - что, кажется, руку протяни - и можно коснуться... и понимать в то же время, что между вами пропасть! Которую не преодолеть, никак. Никогда. Так что и нет даже смысла прикасаться.

А вроде бы, уже почти перестало болеть... Все-таки притупилось немного, и стало можно жить. Дышать, видеть мир вокруг себя. Обходиться без него, без Ичиго.
И вот - теперь опять? Снова будут стоять перед внутренним взором его глаза, будет звучать внутри его голос? Мучительно, больно. Почти невыносимо.

Она тоже думает, что надо просто спросить его, как дела... и тоже не может. Вместо этого - внутри - захлебывающимся монологом - всё то, что так наболело за эти годы.

"Куросаки-кун... Ичиго! Ичи. Мне казалось, что мы созданы друг для друга!.. У меня даже не было сомнений... Мне хотелось идти с тобой рядом – на полшага сзади – куда угодно, потому что это совершенно неважно. Просто – быть рядом. Слышать твое дыхание, видеть, как бьется твой пульс. Очерчивать взглядом твой силуэт, ловить твой взгляд из-под взмаха пушистых светлых ресниц.
Разговаривать с тобой. Обо всём. Да, я не раз вела в воображении всякие странные диалоги. – А может, и не в воображении. Потому что у меня всегда было четкое чувство, что всё это и правда происходит – правда, где-то не здесь, - но там-то мы вместе, Куросаки-кун… И – счастливы.

Мир без тебя, в котором я вынуждена находиться. Мир, в котором для тебя постоянно остается место. Стул в библиотеке или в кино, свободная соседняя полка в поезде... Опять никто не сел рядом в автобусе или электричке, опять слишком долго закрывалась за мной дверь, опять словно на двоих заварен чай, когда я одна, опять после ужина или обеда остается еда в количестве порции… Эх. А ведь я даже не могу сказать: «Были созданы друг для друга и не встретились». Нет, еще больнее: познакомились… долго шли рядом… смотрели в глаза… но…
Нет, в твоей жизни так и не нашлось места для меня. – Это в моей всё время дыры.

А я хожу и думаю каждую минуту: вот это он мог бы сейчас сказать… вот на это указал бы мне, со смехом или с недоумением, или, может быть, даже с тревогой или грустью… Вот так встал бы, вот так сел, вот так повернулся… А я любовалась бы его движениями – каждым шагом, каждым жестом. Улыбалась бы. И он бы улыбнулся. И мы прикоснулись бы друг к другу…….

Неотданная нежность. Не нужная тебе. Нет, ты ни в чем не виноват... Конечно, я понимаю... Но иногда мне хочется закричать: Да, я прощаю, прощаю тебя, только уходи, скорее уходи из моей жизни!..

Только это бесполезно. Потому что вопреки всему, вопреки очевидному, вопреки произошедшему и НЕпроисходящему, вопреки логике и доводам рассудка - я буду видеть тебя, даже если ты будешь очень далеко. Потому что ты - внутри меня. Насовсем. И всё, что я чувствовала и до сих пор чувствую к тебе, остается со мной и моим. Навсегда.
Люблю. Люблю. Люблю. Люблю!!!"

- Куросаки-кун... мне нужно идти. В кассу такая большая очередь, а мне еще нужно успеть на автобус, и...
- Да... Да-да... Я был очень, очень рад тебя видеть!..
Ему хочется сказать что-то еще - но она кивает, опускает глаза и, толкая перед собой тележку, скрывается в лабиринте между стеллажами.
И тогда его губы наконец произносят:
- Прости... Прости меня, Орихиме!
Только нет ответа. Во всем этом шуме, гвалте, среди смеха, изумления, возмущения на десятки и сотни голосов нет одного-единственного негромкого голоса, который сказал бы: "Да, Ичиго, я прощаю, прощаю тебя..."
Хотя ему навязчиво кажется... кажется, что он почти услышал что-то такое за те две-три минуты, пока она стояла рядом...
Но этого же не может быть!
Ичиго трясет головой. Так, хватит, по-дурацки всё вышло, но пора возвращаться в сложившуюся реальность. Где тут список того, что нужно купить, написанный Рукией?
Он невидяще смотрит на листок бумаги... словно не понимая текста... Ксо, откуда это странное ощущение, что на самом деле всё не совсем так, или совсем не так... ощущение, что они всё равно вместе, что она всегда - где-то рядом?.. Как некая параллельная реальность, которая где-то совсем близко, но ты с ней не соприкасаешься.
И там-то, возможно, он смог не сделать ей больно!..

[Гость]

T29-26 Ичиго/Орихиме. Лежать, прижимаясь друг к другу, слушать дождь. "Я не могу потерять ещё и тебя" А+

541 слово

Небо сегодня насупленное, хмурое и, когда по земле начинают стучать прозрачные бусины дождя, это, в общем-то, никого из них не удивляет. Другое дело, что Инуэ подмигивает и предлагает вспомнить детство: снимает босоножки и робко ступает в ближайшую натекшую лужицу. Ичиго усмехается и расшнуровывает кроссовки.
Тротуары почернели, засверкала алмазным крошевом на листьях трава, дома как один посерели, а улицы обезлюдели - были только они и дождь.
Волосы Орихиме намокли, потемнели, отдельные прядки змеями растянулись на ключицах, а остальная копна тяжело вздымается и опадает при каждом шаге-прыжке; белый сарафан влажно обтянул фигуру, обрисовал кружева лифчика под тонкой тканью. Ичиго хотел бы не смотреть, но не может - ему все еще хочется прикоснуться к тому, что он видит и точно определить, реальность ли это. Теперь ему сложно воспринимать прошлое, как его прошлое, гораздо проще представить, что это был прекрасный сон... Видение, которое остается только забыть.
Им весело, и какая-то часть Ичиго искренне наслаждается незамысловатой забавой, ступни холодит вода, по лицу к губам стекают слезы дождя. Они смеются, брызгаются водой и незаметно пробегают дом Ичиго. И когда Орихиме молча кивает в сторону своей квартиры, Ичиго улыбается в ответ.
В теплое нутро дома они заваливаются абсолютно шальные. На татами часто капает вода и тут же превращается в миниатюрные лужицы. Орихиме немного нервно поправляет волосы и слизывает с губ безвкусные капельки, Ичиго стоит, расслабленно прислонившись к косяку, и чего-то ждет. Может, приглашения, может, признания, а черт его знает.
Его взгляд устремлен за занавешенное окно, на столбы, черными стражами, хранящими покой города...На остриях которых так любили стоять шинигами.
- Ванна там, - Орихиме снова смущается, совсем как раньше. Ичиго отлепляется от косяка и, на ходу снимая одежду, бредет в указанную сторону.
- Полотенце. - Это так смешно смотрится, когда она изо всех сил отводит глаза, стараясь ненароком не взглянуть на его оголенный торс, что Ичиго смеется:
- Я что, такой страшный?
- Д-да нет, конечно! - Она возмущенно смотрит на него, а потом ойкает и выбегает за дверь. Ну конечно, он же остался в одних плавках.
Заботливо протиснутый сквозь узкую щель приоткрытой двери халат чуть длинноват - видимо, ее брат был повыше, но в плечах даже чуть жмет. Ичиго досуха вытирает волосы, от влаги слегка завившиеся на концах, и подходит к зеркалу над умывальником.
Отражение играет с ним злую шутку - будто не он, а Хичиго смотрит на него из глубин, но его вечное альтер эго первый раз не кривит губы в ухмылке. Ичиго вздрагивает и отворачивается, понимая, что это всего лишь подделка.
Орихиме уже переоделась и расчесывает волосы, сидя на полу. Парень присаживается рядом и они просто молча сидят, слушая шум дождя и редкий гул грома, сопровождаемый росчерками молний.
Когда расческа откладывается в сторону, Орихиме поворачивается нему, и в ее зрачках отражается промелькнувшая молния. Она смело тянется к нему губами и из головы Ичиго вылетают все мысли, кроме одной - Орихиме настоящая. Он прижимает ее к себе, словно пытаясь оставить только для себя, баюкает в кольце рук, пока их дыхание делится на двоих...
- Я не могу потерять еще и тебя, - шепчет он, пряча лицо в ее волосах, вдыхая особенный аромат, пытаясь снова собрать себя воедино.
Ее пальцы нежно скользят по его виску, вплетаются в короткие пряди и говорит она тихо, на грани слышимости, но Ичиго различает слова.
- Не волнуйся, я найду тебя где угодно.

[Гость]

T29-20 Старрк/P!Халибелл, AU. Халибелл теряет ребенка в жизни, а потом, увидев Старрка в Лас Ночес, мучается ночными кошмарами с обрывками воспоминаний.

Ангсто-романс, сонгфик на песню Земфиры - Бесконечность.
~690 слов без слов песни.

Я... хочу чтобы во рту оставался
Честный вкус сигарет,
Мне очень дорог твой взгляд,
Мне крайне важен твой цвет.
Я умираю, когда вижу то, что вижу
И некому спеть,
Я так боюсь не успеть,
Хотя бы что-то успеть...

Это было до смешного нелепо и банально, и Халлибелл не любит вспоминать об этом, как о причине. Следствием же стала потеря её ребёнка, их ребёнка - той самой ниточкой, что связывала её с ним. Пусть он так и не узнал, что она была тогда беременна.

Замороженными пальцами
В отсутствии горячей воды,
Заторможенными мыслями
В отсутствии конечно тебя.

Потом было много, очень много табачного дыма, солёных губ и сгоревших до фильтра сигарет. И горечь, кажется, навеки въевшаяся во вкус его поцелуев, которыми он пытался утешить её. Всё ещё не зная причины.
А потом она умерла.

Халлибелл не любит вспоминать об этом: в конце концов, её человеческая жизнь была настолько же бесцельна, как и всё остальное. Центром всего могло стать лишь рождение ребёнка - тогда бы она, наконец, стала бы принадлежать ему, а не самой себе. Могло бы.
Ей казалось, что она дышит водой, как в тот раз, когда в её лёгкие вместо кислорода вливалась морская вода. Та самая, что стала неудачной попыткой научиться плавать для неё и - гибелью для плода. Кто ж знал, что смерть наградит её водной стихией...

И я застыну, выстрелю в спину,
Выберу мину, и добрый вечер!
Я не нарочно, просто совпало,
Я разгадала знак бесконечность.

Однако смерть помимо насмешек придала её существованию ещё и какой-то смысл. Воистину, всё познаётся в сравнении...
Теперь у Халлибелл была целая вечность - чтобы помнить. Или попытаться забыть?..

Она почти забыла? - нет, конечно, забыть это невозможно, только если притупить боль временем, - когда в Лас Ночес пришёл гость.

Разочарованные фильмом,
Очарованные небом глаза,
Я не смогу объяснить,
Но возвращаюсь назад.

Он не был один, этот одинокий волк - он пришёл с девочкой, и Тиа не могла отделаться от ощущения, что он всё знал с самого начала, ещё когда она пошла к врачу и там, в кабинете за разделяющей шторой, под шум ультразвука смотрела на крохотный комочек жизни, живущий у неё в животе... Ведь тогда... у неё тоже должна была быть девочка.
Но он не помнил, даже её саму - и то не помнил. В отличие от неё.
С приходом Старрка все её чувства, мысли и воспоминания обострились до предела. Сравнивая человека из своего прошлого и Койота и подмечая разного рода совпадения, она радовалась и одновременно страшилась этого. Он это или нет? Или просто похож характером? Или же она всё выдумала?..
«Я веду себя как несовершеннолетняя дура», - думала Тиа, а по ночам просыпалась от звука его голоса: ей казалось, что её подушка пропахла им, что его глаза - понимающие, добрые и бесконечно усталые - смотрят на неё из тёмного угла, и что она всё ещё человек, а всё это - лишь странный и страшный сон, результат воспалённого воображения. Нет никаких арранкаров, нет Дворца и не скрипит песок под лапами призрачных волков...

Старрк был молчалив и держался обособленно, и она не могла найти к нему подход. С какой бы стороны она не подошла - всюду натыкалась на пофигистично-недружелюбный настороженный взгляд Лилинетт. Будто бы та его оберегала, как некогда сама Тиа скрывала от того, прошлого Старрка свою беременность.
Халлибелл находила это понятным и разочаровывающим. Лилинетт защищала самое дорогое, что у неё было, и ей было плевать на чувства другой женщины, чужой им со Старрком, которая почему-то хотела приблизиться к ним. Детское собственничество и ревность, на самом деле, куда более страшны по своей силе и упёртости, нежели зрелые, осознанные чувства. Взрослый может понять. Ребёнок - нет.
Ей казалось, что её прежняя жизнь переложилась на нынешнюю. И что в этой жизни ей нет места - оно дано только ему и этой девочке, неродной почти-дочери, половинке души. Той, кем не смогла стать она сама.

И я застыну, выстрелю в спину,
Выберу мину, и добрый вечер!
Я не нарочно, просто совпало,
Я разгадала знак бесконечность.

На самом деле она просто боялась, что, если он вдруг спросит у неё почему, ей будет нечего ответить. За столько лет правда потеряла свою значимость и виделась не более, чем отговоркой.
Но он молчал, и лишь изредка, встречаясь с ней в коридорах, коротко кивал в знак приветствия. И уходил к себе в покои. К Лилинетт.
Но Тиа уже слишком в себе для того, чтобы поворачивать время вспять. Хотя вот поживёшь с её, и после пары-тройки сотен лет настоящий возраст воспринимается уже спокойней. Подумаешь, морщины или там седина! Мёртвые не стареют.

* * *

Халлибелл не любит помнить о неудачах, но хорошо помнит время, когда её потеря обернулась вторым шансом. В тот день, зайдя в комнату, она увидела на прикроватном столике что-то белое. Что при ближайшем рассмотрении оказалось костяной пластиной, на одной стороне которой были вырезаны три фигурки - её, маленького ребёнка и волка.
Он всё-таки знал. И помнил.

Проводи меня, останется
Не больше, но и не меньше чем звук.
А звук - все тот же, что нить,
Но я по-прежнему друг.

[Гость]

T29-60 Ренджи. Первая татуировка.

843.
тупо разговор

«- …Ссслышишш?
- Мы здесь… Ещё немного…
- Выпуссти нассс…»
Ренджи подумал о том, что возможно у него температура, но окутывающий всё тело жар стремительно нарастал, словно его погрузили в кипяток. В следующее же мгновение обжигающая, невыносимая боль пронзила голову, резко выкинув его из сна. Еле выпутавшись из одеяла, парень бросился в уборную комнату, в спешке чуть не сбив стул с одеждой.
“Что, чёрт возьми, происходит?”
В неосознанном желании прекратить эту пытку, Ренджи обхватил раскалывающуюся голову руками. Та буквально трещала по швам. Возникало ощущение, что кто-то со всего размаху долбит по ней, не щадя сил. От непонимания им завладела паника.
“О, господи!!!”
Плотно закрыв за собой двери, Ренджи первым делом взглянул на себя в зеркало… неверующе провёл пальцами вдоль лба… Так и есть – кровь.
“Что со мной?!”
В шоковом состоянии парень сделал несколько шагов назад. Наткнувшись на стенку, сполз по ней на холодный пол.
«- … Не бойссся, сскоро пройдёт»
Чьё-то невнятное шипение вывело парня из транса, напомнило о реальном мире и о дикой боли. Ренджи стиснул зубы, потому что беспомощный рёв полный мучения уже был готов сорваться с его уст.
«- Терпи. Теперь так будет всегда»
“Что…?!”
Абараи для верности зажал себе рот рукой. Эти странные голоса казались ему смутно знакомыми. Да чего там знакомыми, скорее даже родными! Но откуда они?
«- Догадайся с двух раз!»
Ему показалось, или боль действительно приутихла?
“Почему с двух?” – задал он мысленно вопрос.
«-Первый для проверки…
- Второй для утвершшдения»
Тёплая жидкость заволокла обзор. Ренджи протёр глаза, ещё больше измазавшись в крови. Да и во рту появился солоноватый привкус.
“Чёрт, кажется губу прикусил…”
Покачнувшись, парень осторожно поднялся, вновь встретив своё отражение. Пульс участился – ну и зрелище! Из зеркала в него упёрся слегка ошарашенный взгляд, кожа молодого человека отличалась непривычно болезненной бледностью. Со лба струились кровавые потёки, окрашивая виски и переносицу в алый. Ещё рас потерев глаза, Ренджи жестом откинув пряди распущенных волос, которые непослушно лезли на лицо.
“Всё. Отныне заплетаю косу”
Пульсирующая боль в голове постепенно притуплялась, но тело по-прежнему горело, будто в лихорадке.
«- Пришёл в себя?»
Парень выплюну сгусток крови.
“Кто ты... или вы?”
«- Глупый вопрос. Ты нас знаешь!»
“Лишь догадываюсь”
«- Теперь знаешшь»
“Ах да, занпакто…”
Вспомнилось, как долго он ждал появления своего духовного меча, как часами упражнялся в додзё, а иногда, поздно ночью, пропадал в руконгайских лесах, где проводил индивидуальные занятия. И вот оно как всё получилось…
Наполнив тазик водой, Ренджи принялся мыть лицо. Было очень любопытно, что за сюрприз подарило ему знакомство с занпакто.
«- Ты даже не спроссил нашшего имени! Эгоиссст!»
“Хэ, и вправду. Как же вас зовут?”
«- Навестишь нас – узнаешь больше»
“И… всё?”
«- Лучше взгляни на своё отражение»
Напоследок Абараи хорошенько ополоснулся и в качестве полотенца использовал спальную юкату, которая уже была запачкана.
“Нужно срочно постирать и уборную не мешало бы прибрать… Ксо, стену заляпал!”
«- Про футон не забудь! Там тоже пятна остались»
Ренджи не слушал. Он заворожено смотрел на себя в зеркало, подушечками пальцев осторожно касаясь порозовевшей кожи в тех местах, где появились тёмно-бордовые отметины. Зигзагообразный рисунок прочёркивал брови. С изумлением Ренджи обнаружил, что бровей у него как таковых вообще нет. Теперь на их месте красовались тёмные полосы.
«- Ссспокойно. Не паникуй»
Учащённое дыхание никак не получалось унять. От волнения голова сильно закружилась. Парень опустился на колени, зажмурился…
“Что со мной происходит?”
«- Естественные перемены!»
“Это не нормально!”
«- Прекрати немедленно, труссс!
- Это наш тебе подарок»
Ренджи попытался успокоиться. Ему определённо не понравилось знакомство с собственным занпакто, хоть его подчинение воле хозяина не могло не радовать. Но этот так называемый подарок…
“И что мне сказать Рукие? Что сказать соседям по комнате? Покажись я им в таком виде… Да они же не поймут!”
«- А им и не надо ничего понимать. Они проснуться с уверенностью, что этой ночью ты навестил мастера ради пары татуировок»
“Татуировок?”
Поднявшись с пола, Ренджи тщательнее изучил свой подарок. Линии теперь приобрели более тёмный оттенок, став почти чёрными.
“Ну, допустим, все поверят”
«- Не бесспокойсся на этот ссчет.
- Они будут абсолютно уверенны в том, что ты всего лишь сделал себе татуировки»
Что-то в этом утверждении заставило парня насторожиться. Тут определённо был какой-то подвох.
“А что… вы имеете в виду?”
«- Повторим: навестишь нас – узнаешь больше»
“Ну уж нет! Нечего увиливать. Отвечайте сейчас!”
Элементарное неведение вызывало гнев и обиду на тех, кто сидит у него в голове. Да как эти двое смеют над ним так издеваться?!
«- Следи за своими мыслями, мы их прекрасно чувствуем. Что же касается завтрашнего дня, то не волнуйся – люди будут думать так, как захотим мы»
Ренджи хватило лишь на слабую усмешку. Он вообще отказывался что-либо понимать.
“Весёлая, однако, выдалась ночка”
«- И далеко не поссследняя!
- Готовься. Мы дорого тебе обойдёмся, но взамен обещаем – ты получишь столько силы, сколько потребуется для сохранения твоего самого драгоценного. А теперь иди спать и… никому о нашей тайне»
Глубокий голос, словно раскаты грома, стих. Уборная комната блистала первозданной чистотой. Покачиваясь из стороны в сторону, парень вернулся к расстеленному футону, на котором не осталось ни следа от крови.
А утром Ренджи проснулся с уверенностью, что этой ночью он побывал у мастера декорации, пусть он совсем и не помнит его лица.

[Гость]

T29-13 Арранкары | Шинигами. Пляж. "Весёлое" времяпровождение, стоя в очереди за мороженым. AU, H!
565 слов

- Мне не нравится, как вон тот, - Ренджи раздраженно тыкнул пальцем в синеволосого парня, пристроившегося в конце параллельной очереди, - на меня пялится.
- Да ладно, тебе, Абарай. По-моему ты слишком мнительный, - расслабленно рассмеялся Кира и легко хлопнул друга по плечу. Лейтенант шестого отряда недоверчиво хмыкнул и снова перевел взгляд на неизвестного парня – тот ухмыльнулся и, выждав секунду-другую, показал Ренджи язык. Шинигами тут же вспыхнул и продемонстрировал синеволосому внушительный кулак, чем вызывал его смех.
- Ты чего расхорохорился, петух татуированный? – заржал парень, - Да я тебе глаза на задницу натяну, если будешь выпендриваться.
- Что ты сказал? А ну иди сюда!
Абарай сделал порывистый шаг вперед, но кто-то поймал его за запястье.
- Отстань, Хисаги. Я должен ему навалять, - раздраженно отозвался лейтенант, но Шухей держал крепко, кажется, не собираясь отпускать.
- Прекрати. Обращать внимание на всяких придурков – последнее дело, - резонно ответил темноволосый шинигами.
- О, Гриммджоу, а ты на второго посмотри! – рядом с синеволосым парнем возник еще один, с повязкой на один глаз. Он гордо вздернул подбородок, демонстрируя острый кадык и ощерился в полубезумной насмешливой улыбке, - Всю морду себе раскрасил. Два дружка – у одного морда расписанная, а второй весь как хохлома.
Гриммджоу и его друг заливисто заржали, а Хисаги не выдержал и, так и не отпустив запястье Абарая, сделал несколько уверенных шагов по направлению к провокаторам, утягивая лейтенанта за собой. Кира, стоящий рядом, только вздохнул, радуясь тому, что его в эту авантюру не втянули.
- Правильно, ребята, так им! – раздался с другого конца очереди звонкий голос Юмичики, - и вон тому, с розовыми волосами наваляйте – он слишком безвкусно выглядит!
- Кто, я? Я, Заэль Аполло Грантц? Да как ты смеешь? – мгновенно вспыхнул худощавый розоволосый парень, до этого никак не участвовавший в перепалке, - Да ты на себя посмотри и на друга своего лысого – жуть!
- Че ты сказал, педрила? Это кто тут лысый? – вскинулся Иккаку, отвлекшись от созерцания девушек в открытых купальниках, которые чуть поодаль играли в волейбол, - Я тебе за лысого нахрен твою голову прилизанную оторву!
Юмичика одобрительно хлопнул Мадараме по плечу и тот, торжествующе хмыкнув, запустил в Заэля жестяной банкой из-под немецкого пива, которую до этого сжимал в руке. Банка попала прямо в яблочко, с глухим стуком впечатываясь в лоб цели, чем вызвала пронзительный визг и раздраженные маты. Розоволосый парень недовольно сплюнул, качнул головой и уверенно пошел в атаку – Иккаку только довольно ухмыльнулся и сжал кулаки.
Между тем, Абарай уже успел оставить своему обидчику выразительный фингал под глазом, но и сам шмыгал разбитым носом, а Хисаги уверенно подминал под себя одноглазого, пытаясь побороть. Поэтому, когда в плечо Ренджи не вписался верещащий Заэль, тот, не замечая разницы, мгновенно переключаясь на него. Подоспевший Иккаку взял на себя Гриммджоу, уверенно проводя удар по печени, а Юмичика, наплевав на все, накинулся на спину худощавого противника Хисаги, стремясь помочь лейтенанту девятого отряда.
- Д-да, спасибо, - пробормотал Кира, забирая из рук продавца несколько рожков с мороженым. Очередь рассосалась удивительно быстро, поэтому свою порцию он забрал довольно легко.
- Иккаку, Юмичика,я… - начал было он, поворачиваясь туда, где, как ему казалось, находились его друзья, но замолчал, не обнаружив ни первого, ни второго, - …я и вам купил. Да уж…
Переведя взгляд чуть влево, он обнаружил, что у второго окна очередь тоже исчезла – только забирал свое мороженое худой бледнокожий парень со странными зелеными полосками вдоль щек.
- Мусор, - выразительно произнес неизвестный, кивнув в сторону развернувшейся драки.
- Есть немного… - смущенно отозвался Кира.

[Гость]

T29-85 Бьякуя\Ренджи. “Шесть шансов из семи, что бы быть с тобой”
1526 слов... я правда пыталась укоротить

Обеденный перерыв несколько затянулся, а всё потому, что Ренджи наконец-то решил расспросить Кучики о Рукии. Ну, как расспросить? Чисто ненавязчиво поинтересоваться, как поживает подруга детства.
- Рукия задерживается в мире живых, не так ли?
Бьякуя перевёл взгляд на нового лейтенанта своего отряда, слегка удивившись его виду – столь затравленно тот выглядел.
- Капитан, а… чем вы с ней… обычно занимаетесь?
“Хм, что за намёки” – брезгливо усмехнулся Кучики.
- Что тебя связывает с моей сестрой?
Если Бьякуя решил чего-то добиться, в таком случае он всегда идёт напролом. И не важно, что или кто встанет у него на пути.
- А? - под взглядом, полным недоброй уверенности, Ренджи мгновенно стушевался. - Вы не подумайте! Я ничего такого не имел в виду! Рукия и я, мы лишь…
- Вы что?
Ещё больше смутившись, Абараи и представить не мог, зачем он принялся разъяснять их с Рукией отношений. Лейтенант уверен, что капитан требовал вовсе не этого.
- Ренджи…?
- Что? - Абараю стало совсем не по себе.
К счастью для него в столовую влетели адские бабочки – сразу две – и направились к их с капитаном столу. Сообщение заставило обоих замереть на месте. Тревога, которую Ренджи испытывал в последнее время, оказалась не беспочвенной, и похоже подруге по возвращению в СД серьёзно влетит. Бьякуя же размышлял, почему именно сейчас и именно с Рукией. На этот раз его старания огородить сестру от беды не возымели должного эффекта. И это, несомненно, огорчало.

Шанс первый. Забыт.

***
- Как вы можете так поступать?! Она же ваша сестра!
- Не тебе осуждать мои поступки! - голос Бьякуи сквозил ледяным гневом, отражающимся в прищуренных кристальных глазах. - Приказы Совета 46 неоспоримы. Впредь держи язык за зубами, иначе рискуешь поплатиться за своё непослушание.
- Да что же это такое?! - Ренджи, взвинченный до предела, нервно теребил свой и без того растрёпанный хвост. - Я не о законах! Я о Рукии! О вашей сестре…
Не зная толком, как донести до Кучики истину всего происходящего, Абараи упёрся руками в капитанский стол, намериваясь продемонстрировать свою решительность.
- Поймите же вы, наконец, что это глупо! Ведь… Ведь во всём виноват Куросаки Ичиго!
- Это ничего не меняет. Тебе не понять мотивы движущие мной.
Бьякуя сейчас не хотел слышать что-либо касательно его сестры. Особенно из уст лейтенанта.
- Вот значит как?! Тогда почему бы вам не объяснить причину вашего… вашего, - Ренджи не успел вовремя прикусить язык, - бездействия?!
- Я не желаю обсуждать эту тему с тобой!
- Но!... Я ведь хочу понять. Просто понять вас.
Кучики смерил подчинённого уничтожающим взглядом. Увы, но лейтенанту не удалось переубедить главу клана. В итоге попытка, так сказать, проникнуться завершилась полным провалом. И Ренджи неожиданно чётко представил себе дальнейшие годы службы в шестом отряде: обыденная жизнь, презирающий его капитан, и никакой Рукии…

Шанс второй. Растоптан.

***
- Удивляешься, почему я всё ещё жив? Я прав?
- Ну что вы. Если бы вы погибли, то на кого бы я ровнялся? Тайчо, я…
Докончить свою речь Абараю не позволил влетевший в окно рыжий вихрь, который последнюю неделю терроризирует обитателей Готэй-13.
“Снова этот Куросаки Ичиго! В который раз он вмешивается в мои планы! Особенно сейчас, ведь Ренджи собирался сказать мне что-то важное...”

Шанс третий. Украден.

***
Ждать более или менее подходящего момента для возможного сближения между ними не пришлось…
- Ренджи, в тот раз ты не договорил. Тебя прервали.
Придя сюда на второй день после того случая, лейтенант чувствовал себя в палате капитана вполне уютно и уже не обращал внимания на ежеминутные порывы пасть на колени и благодарить за живую “здоровую” Рукию.
Но раз уж вернулись к той теме.
- Тайчо, я хотел сказать, что… кхм… что я вам благодарен, - Ренджи пристально заглянул в глаза собеседнику, - за то, что вы всё же спасли Рукию и, наконец, поняли…
- Понял что? - Бьякуя отвёл взгляд и сцепил руки на коленях.
- Что её проступок не стоил такого внимания. Я имею в виду, это же с самого начала было подозрительно, потом ещё этот Куросаки и всё такое.
- Утверждаешь, что ты догадался обо всём раньше?
- Ну, про Айзена-тайчо нет, но мне показалось абсолютно абсурдным решение Совета 46, да и вы к тому же…
Лейтенант тяжело сглотнул. Он не собирался разбалтывать о своих мнениях касательно поступков Кучики Бьякуи, Ренджи и так понимает, что его капитану хорошо известно, что о нём думают другие.
- Но это уже не важно! Главное, вы спасли её. Да, - он стал лихорадочно причитать, - это главное… теперь всё в порядке.
- И? Это всё? - капитан требовательно взглянул на краснохвостого.
- Знаете, на самом деле…
Внезапно кто-то с треском распахнул двери и внутрь кубарем влетел тощий шинигами-медик.
- Эй, слышь, мелочь! Ты реально считаешь, что я буду хавать подобную дрянь?! Да ты…!
Стаявший на пороге громила мгновенно поперхнулся своими же словами, заметив, в чьей палате он разорался.
- И-и-извините, Кучики-тайчо! Прошу меня простить. Я и не предполагал…
- Не предполагал, что в чужие комнаты вламываться нельзя? – Бьякуя одарил его испепеляющим взглядом.
- Офицер, что вы себе позволяете?!
Под громогласный рёв лейтенанта мужчина вытянулся по стойке смирно в ожидании дальнейшего выговора.
- Марш отсюда! Оба! - разозлившись, Ренджи схватил шинигами за шкирку и вытолкал наружу, не забыв закрыть за собой дверь.
“Ну, вот…”

Шанс четвёртый. Пропущен.

***
Наконец-то сваливший в мир живых Ичиго, как всегда оставил неприятный осадок у Бьякуи. Но это уже не проблема - он нашёл способ, как отогнать беспричинный гнев, овладевающий им всякий раз при виде рыжего риоки.
- Ренджи, Рукие стало лучше. Если хочешь, можешь сегодня остаться и поужинать с нами.
Бьякуя заметил, что присутствие его лейтенанта отвлекает от разного рода проблем и забот.
- Правда? Если можно, - Ренджи поклонился. - Это честь для меня.

- У меня к тебе вопрос.
Неясный свет фонарей еле освещал энгаву поместья.
- Слушаю, тайчо, - Ренджи, попивая ароматный чай, внимательно наблюдал за своим капитаном.
- Твоё представление обо мне изменилось. И вопрос – насколько сильно? - на этот раз Бьякуя решил не отступать, во что бы то ни стало. Даже если вновь объявят военную тревогу… Ну, хотя это вряд ли.
Помолчав с минуту, Абараи нерешительно выговорил.
- Могу с уверенностью сказать, что оно изменилось в лучшую сторону!
Рука, поднеся к устам яноми с напитком, замерла. Бьякуя скосил на него взгляд.
- Вы не подумайте ничего такого! Я хотел сказать, что после всего случившегося, Айзена и этих баунто, я смог увидеть в вас множество других качеств и достоинств! – поспешил заверить капитана Ренджи. Со лба катился пот – он снял повязку.
- Понимаю, - Бьякуя действительно хорошо понимал. - Те происшествия многое изменили.
- Мда… Кстати, тайчо! Я должен…
- Кучики-сама! - на энгаву спешно вышел старичок, размахивая каким-то свитком. – Это важно. Письмо от Совета Старейшин клана.
Бьякуя с непроницаемым лицом принял бумагу.
- Я сам этим займусь. Свободны.
Пожилой мужчина удалился и они, наконец, остались наедине.
- Так что ты там говорил? - всё так же держа в одной руке яноми, а в другой сжимая письмо.
- Аа… я должен уже идти. Спасибо вам за ужин… за вечер. В общем, доброй ночи, тайчо, - отвесив поклон, Ренджи раздвинул фусума с целью поскорей ретироваться. - Тайчо? А куда нужно идти?
Бьякуя кивнул одному из слуг, притаившихся в соседней комнате на случай надобности.
- Тебя проводят.
“Мда…”

Шанс пятый. Не использован.

***
Рокубантай-фкуктайчо положил исписанный лист на капитанский стол.
- Это приказ об отправке в мир живых с целью разведать обстановку. Арранкары, подчинённые Айзена, уже дали о себе знать.
Ренджи вытянулся в струнку.
- Кто ещё пойдёт? - с непробиваемым спокойствием спросил Кучики.
- Ну, Рукия тоже…
Бьякуя пронзил того взглядом. К счастью, Ренджи отвернулся в другую сторону и не увидел этого. Хоть и почувствовал.
- Конечно, - капитан тяжело вздохнул, - без неё не обойтись… как всегда.
- Я понимаю вас, тайчо. Но вы не волнуйтесь! Я о ней позабочусь, обещаю, - почти прошептал Абараи. Глава клана ничего не ответил. Он встал и принялся собирать документы. Рабочий день подходил к концу, а у Бьякуи намечалась кое-какая идея. Кроме того, у него теперь есть отличный повод.
- Ренджи, не составишь нам с моей сестрой компанию за ужином? Мы бы могли обсудить вашу миссию.
- Ээ, так ведь нам сейчас отправляться надо, - лейтенант недоумённо уставился на Кучики. - Там же написано.
Бьякуя застыл посреди кабинета, не донеся папки до шкафа.
- Точнее, через час.
- Вот как? - капитан вернулся на своё место и почти прошипел, - Тогда вон отсюда…
Ренджи, задрав подбородок, лишь схватил бумагу с подписью со-тайчо и специально медленной походкой покинул своего начальника.

Шанс шестой. Отвергнут.

***
Бьякуя отстранённо наблюдает за младшей сестрой, которая кутается в бежевый плащ. Рукия не подозревает о нём и продолжает с каким-то благоговением разглаживать складки на ткани. Ещё немного и она уйдёт, отправится в путь дорогу, на верную смерть. Это конечно не факт, но мрачно мыслящий капитан никак не может избавиться от пугающих видений распоротого тела Рукии.
“Что же делать?”. Немного помедлив, капитан сорвался в шунпо в сторону бараков 6-ого отряда. Ему вдруг пришло в голову, что он уже шесть раз пытался чего-то добиться от своего лейтенанта. Ровно шесть раз его посетила мысль, что Ренджи хочет того же самого. И ровно шесть раз они оба… облажались.
Теперь ровно шесть шансов упущены. Их уже не вернуть, но не это главное. Главное сейчас – найти его. Потому что этот шанс, возможно, станет последним.
Последний седьмой шанс.

[Гость]

Т23-97 Готей. Всем Готеем читать Джамп.
551 слово

Утро понедельника в Готее 13 всегда сопровождается всеобщим ожиданием всех капитанов и их лейтенантов в зале собраний во главе с главнокомандующим Шигекуни Ямамото Генрюсаем. Потому что именно в понедельник выходит новый номер Weekly Shonen Jump, настолько полюбившийся Сообществу Душ, что на каждом углу можно было услышать обсуждения новой главы популярного One Piece или, к примеру, нового сериала, начавшегося два номера назад. Поставкой многотысячного номера занимался никто иной, как Урахара Киске, в народе прозванный Шляпочником, доставляющий журнал окольными путями, тем самым налаживая производство не только в своем магазинчике, но и в Сообществе Душ. Со временем, влияние Шляпочника только возросло, некоторые капитаны даже пророчили ему место главнокомандующего, но после «огненной бани», устроенной Ямамото, никто об этом больше не заикался.
- Доброе утречко всем! – Урахара помахал веером капитанам и их лейтенантам, те же в свою очередь смотрели на него голодными и заспанными глазами.
- Мать моя гиллиан, неужто меня заждались? Ну принес я, принес! Не надо таких диких выражений лица! Так и все Пустые разбегутся, или закончат жизнь самоубийством, разбивая маски сами себе. – Шляпочник осторожно внес большой пакет и раздал каждому точно в руки по номеру.
В зале собраний раздался всеобщий облегченный выдох, сопровождающийся шелестом страниц.
- Эй, Иба-сан, а чего это капитан Комамура плачет? – Рангику украдкой смотрела на капитана, пытаясь понять причину слез.
- Понимаете, Рангику - сан, примерно десять глав назад, Наруто приручил девятихвостого демона внутри себя, что не оставило капитана равнодушным. Он, как вы знаете, борец за права животных, но та сцена его так растрогала, что он до сих пор ее перечитывает. – Иба достал носовой платок и вытер слезы с морды капитана.
Тем временем, между шинигами разгорелся нешуточный спор. Мадараме Иккаку и Абарай Ренджи шумно обсуждали новую главу Вельзевула. Ренджи, не стесняясь в выражениях, пытался донести до своего оппонента события последних глав, по причине отсутствия последнего.
- Кстати, Иккаку, где капитан Кенпачи и лейтенант Ячиру? Они же только что были здесь. Как только Шляпа выдал им Джамп их и след простыл. – лейтенант обеспокоенно оглядывался по сторонам.
Иккаку заговорчески прищурился.
- Дело в том, что журнал, который ты держишь в руках, очень популярен не только Сейрейтее, но и за его пределами. В последнее время, капитан очень сильно увлекся седзе и меняет новый номер Джампа на журнал LaLa, где печатается манга Рыцарь Вампир. На это его подсадила Ячиру, а тот в свою очередь Юмичику. Теперь они вместе плачут над неразделенной любовью Зеро и глупостью Юуки, а Аясегава по-тихому завидует Канаме и его натуральным волосам.
Ренджи понимающе улыбнулся и продолжил рассказывать о своих впечатлениях.
- Унохана-сан, как вам новая глава Энигмы? – не найдя себе собеседника, Маюри подошел к одиноко сидящей женщине. Рядом с ним в момент выросла фигура Исане Котецу.
- Понял – глава исследовательского центра тут же ретировался к себе в отряд.
- Наночка! Наночка! Смотрите, смотрите! Какие коротенькие юбочки у этих шко… - на голову Кьераку упала тяжелая книга. Нанао Исе осторожно перевернула капитана и накрыла его любимой розовой накидкой с цветочками.
В этот момент в зал заседаний влетела Кучики Рукия, мигом разбудившая своего брата, который чересчур вошел в образ, стоя с закрытыми глазами.
- Да! – Рукия подлетела к Коцубаки Сентароу и содрала с него повязку лейтенанта.
- Согласно 459 главе манги Блич, я теперь лейтенант! Узрите смертные! – Рукия с безумными глазами убежала из комнаты в неизвестном направлении.
Обсуждения нового номера Джампа продолжалось до глубокой ночи, после чего, уставшие, но довольные, шинигами разбрелись по казармам.